Сергей Данилов - Барнаул-517

– Актриса погорелого театра? Ха-ха-ха… – немец загоготал гортанно, раскрывая пасть даже шире, чем при храпе. – Вот уморила! А ну, брысь с подоконника, хозяйка со двора может увидеть, мне эту комнату сдали с условием девиц не водить… еще не хватало из-за тебя… Шнель, шнель, шортова девка!

– Слышь, ты, кобелина помойная, а ну, гони по-быстрому два рубля, не то кликну Гаврилу Степаныча! Он тебе рога-то в раз обломает!

– … ха-ха-ха! Не смеши, Беспортошная… разве ночью карманы не обшарила? Нет денег, последнюю ассигнацию вчера с утра отдал за комнату с бельем, мебелью и самоваром, а последний гривенник на извозчика спалил. Гаврилой своим не козыряй, мы хоть и пленные, но люди западом просвещенные: нет больше в вашем городе квартальных, всех вымели поганой метлой, вместе с царским самодержавием, стало быть, никто тебя не защитит, по причине революции, одевайся и вали на все четыре стороны, пока пинков не надавал!

– Есть, дяденька, новая городская милиция! – горячечно воскликнула Дунька тоненьким восторженным голоском, глядя через распахнутое окно в сторону уличной калитки, будто видя за ней свое спасение и поджидая его с минуты на минуту. – И еще у меня в народной милиции Совета солдатских депутатов хо-о-ро-шенький знакомый имеется!

– С прошлой ночи считай уже два знакомых, ежели со мной посчитать… Знаешь ли ты, дурная девка, с кем связалась? Я есть коммунист и напрочь отрицаю деньги! Я есть Фриц Краузе! Как честный немецкий пролетарий-интернационалист вступил в революционную народную милицию Совета солдатских депутатов и охраняю теперь город Барнаул от бандитов-уголовников, что с каторги едут, освобожденные Временным правительством. То есть, я – полицай здесь теперь и городовой, и околоточный, и коммунист. Поняла? Мы, коммунисты, считаем, что женщина должна любить мужчину свободным волеизъявлением, так Карл Маркс сказал в своем «Манифесте». Я есть немецкий коммунист, а ты русская женщина! Люби! Бесплатно! Исполнила свой природный революционный долг? Вали на все четыре стороны, не то – пристрелю контрреволюционную гидру и в аптеке заспиртую в качестве медицинского пособия для изучения!

– Размечтался, кобелина! Последний раз по-хорошему прошу: «Деньги гони!»

– Воистину прав великий Ницше: «Если идешь к женщине, не забудь плетку!»

– Могём и плёткой обработать, дяденька! Денюжку только давай – мигом разделаю под орех в лучшем виде.

– Молчать, дешёвка двухрублёвая!

Дунькины глазки полыхнули окаянными огнями.

– Слышь, ты, недобиток пленённый, а между прочим подружка твоего разлюбезного Ницше, Саломея Лу, тоже из Петербурга была, знаешь хоть про то? И жили они втроем, поживали: Саломея, Пауль Ре и Ницше. Надо сказать, драла она их плёткой по вашим немецким праздникам весьма неделикатно, но с полным знанием дела, как заведено в борделях твоего родного Линца! А младшая сеструха Ницше, то бишь, кляйне Лизхен, называла Саломею «проклятой русской бабой, захватившей в рабство бедных немецких мальчиков». Ошибалась, однако… Саломея такая же русская, как сама Лизхен – китаянка, ибо Лу – сокращенно от Луиза. А папаша ее был истый немец, генерал русского царя, фон Саломе…

Пожалуй, никто в лагере военнопленных №161 да и во всем 82 полку не ставил философа Ницше выше, чем Фриц Краузе, который даже на фронт в окопы книжку его «Так говорил Заратустра» прихватил и читал солдатом для воспитания национального немецкого духа, наравне с книгой Людвига Вельзера «Происхождение немцев», подаренной папашей на совершеннолетие. Разумеется, в его присутствии никому не позволялось говорить плохо о Ницше. А тут при нем – немецком офицере – национального гения пачкают грязью, и кто – заштатная русская шлюха!

– Ты кто тут такая? Пошла вон, дрянь!

– Да-да, та самая чёртова Саломея, продиктовавшая учение о сверхчеловеке, в то время, как дефективный Ницше еле-еле успевал за ней записывать… Под конец не выдержал – сошел с ума от чужой премудрости и в дурдоме околел. Засим и ты определяйся: либо замуж меня берешь на всю последующую, распрекрасную жизнь, с кофе по утрам, в чине генерал-губернатора завоеванной красной Сибири, или расстанемся по-честному: два рубля на бочку и я ухожу?

Краузе сильно передёрнуло: сразу и щеку, и глаз… Кого это он по дурости привез на конспиративную квартиру, снятую под складскую базу для проведения майской общегородской диверсии? То бишь, с треском провалил задание фон Штауфе и Миллера…

Осторожный, как старый хромой лис, бывший заместитель начальника Степного края генерала Шмита полковник Миллер, который в германской иерархии поныне числился немецким гауляйтером края, долго думать не любит, прикажет на всякий случай пристрелить, труп ночью сбросят в Обь, а начальник барнаульского лагеря военнопленных номер 161 полковник фон Штауфе вымарает его имя из всех списков. Вот и нет вам австрийского военнопленного лейтенанта Фрица Краузе, и что самое противное – не было никогда. Доннер веттер! Девочку захотел с пьяных глаз! Тоже мне, девочка… клеймо ставить некуда. И вечно у нас, дойче зольдатн, из-за этих бл… ей проблемы! И у сверх-философа Фридриха Ницше и у супер-диверсанта Фрица Краузе! Как только умудрилась к нему приклеиться с этакой конопатой рожей? Тёмная история…

На днях он вернулся в Барнаул из немецких алтайских колоний, где под видом сельскохозяйственных работ его инженерное подразделение всю зиму устанавливало и запускало небольшие нефтеперегонные заводики. После бакинской юности, проведенной на нефтепромыслах, отец отправил Фрица учиться на инженера-нефтяника в Германию. Два года тот отучился в технологическом институте, затем принял собственное решение: закончил артиллерийскую школу и стал настоящим немецким зольдат. К весне шесть заводиков, доставленных через Китай с грузами от Красного Креста, заработали на полную мощь: из ворованной на станциях нефти производили бензин и керосин для автотранспорта и прочих весьма необходимых нужд.

Прибыв после такой тяжелой и грязной командировки в лагерь военнопленных, Краузе решил первым делом хорошенечко надраться, но фон Штауфе приказал ему снять в городе квартиру под склад, что довольно скоро удалось сделать, после чего Фриц отправился на сеанс синематографа. В России, конечно, сухой закон, но в городских ресторанах да буфетах электро-театров для приличных господ немецких офицеров всегда имеется и вино, и коньяк, и водка.

С большим трудом припомнилось ему, как подсел на свободное место, рядом с молоденькой симпатичной барышней, и вдруг, до начала сеанса, на сцену перед полотняным экраном выпорхнули три девицы в цветастых цыганских юбках, устроив кордебалет с забрасыванием обнаженных ног на необыкновенную высоту, от которой его германский дух захватило и бросило в самые недра адской похоти.