Константин Мальцев - Беллетрист-криминалист. Роман о писателе Александре Шкляревском

© Константин Мальцев, 2021

ISBN 978-5-4496-8675-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Не прощу, не прощу, никогда не прощу!

Унизил меня! Как с лакеем со мной обошелся, как с собачонкой какой-нибудь! Унизил, а потом еще и слух пустил, что я, видите ли, ему надерзил!

А ведь я такой же писатель, как и он; пусть он сказал, что не такой, но я настаиваю: я именно такой же писатель, как он! Бесспорно, в его произведениях глубина, идейность, бездна мыслей, но и в моих есть достоинства: эффектное содержание, меткость взгляда, большой психологический анализ. И это не я сам себя нахваливаю, это из рецензии на одно из моих сочинений. Куда чаще, правда, наталкивался я на разгромную критику, но все же как писатель я чего-то стою.

Да что писатель! Я такой же человек, в конце концов! Человек – вот что главное!

Почему же этот великий мыслитель, гуманист, истовый христианин оказался так высокомерен со мной, словно я букашка, не достойная не то что милости, а даже малейшего внимания? За что он так со мной? Ведь я ему ничего плохого не сделал! Он даже не знал меня! Неужели просто не в духе был? Или он притворяется гуманистом, а на деле – просто мелкий господинчик, которому надо утвердиться, возвыситься за счет другого? За мой, получается, счет! Нет, он не просто мелкий, он – злой и подлый, он на самое гнусное способен; не зря про него всякое говорят!

Но я тут причем? Разве я заслужил пренебрежение? Для моего самолюбия это просто невыносимо! Совершенно невыносимо!

И ведь всю-то жизнь так, положительно всю! Шпыняют и гонят, гонят и шпыняют! А с чего началось? Да с рождения и началось. Как будто мир заведомо был против моего появления в нем.

Достаточно сказать, что я родился пусть и у приличных, но бедных и совсем незнатных родителей. А будь я происхождения аристократического, то, может, и жизнь была бы у меня другая, не такая пропащая!

Вот у того, который со мной как с лакеем, который меня как лакея заставил в передней дожидаться, у него семья была хорошая, и родовитая, и, главное, в материальном отношении достаточная. Хотя он и жаловался частенько, всем и каждому жаловался, по своей излюбленной привычке ныть и выставлять себя мучеником, что родители его жили небогато, но это только потому, что настоящих лишений, настоящего голода он в детские годы не знавал, не с чем ему было сравнивать. Шутка ли, собственное имение у его папеньки было! Хороша же бедность, мне бы такую-то, ей-богу!

Образование он, опять же мне в противоположность, получил преотличное. Сначала в семье, потом в пансионе столичном, дальше в училище инженерном, а это, на минуточку, одно из самых престижных заведений в государстве Российском.

А у меня, у меня…

Впрочем, раз уж я коснулся темы своего рождения, то оттуда и пойду, с рождения и детства. Хотел сразу с того унижения, которому он меня подверг, но лучше все же последовательно.

Итак…

Итак, я, Александр Андреевич Шкляревский, родился в Полтавской губернии. Места поэтические, гоголевские – широкой души, так сказать, места. Но я их решительно не помню, и никакого отпечатка богатая малороссийская природа на меня не положила. Соответственно не поэтом, не певцом природных красот я стал, а «отцом русского уголовного романа», «мастером уголовщины», «беллетристом-криминалистом» – это я опять же не сам о себе придумал, такие определения, пусть и с явным ироническим оттенком, встречались мне в отделах литературной критики в разных журналах и газетах. Сосредоточил же я свое писательское внимание на преступлениях и преступниках, на этих язвах общества и их носителях, ввиду ближайшего с ними соприкосновения. О нет, не в разбойничьей семье и не в воровском притоне я воспитывался, но и в детстве, и во взрослой жизни доводилось злодеев и подлецов, убийц и грабителей многажды видать, так что я достаточно их узнал для того, чтобы сделать их своими персонажами. Одно время я даже стоял на противоборствующей им стороне, помогал вершиться правосудию. Но до этого речь еще дойдет, а пока все же о моих ранних годах.

Полтавщины, стало быть, я не помню – и не помню по весьма простой причине. Детство мое раннее, прошедшее там, было таково, что хотелось все позабыть. И частью это удалось – жаль, правда, что касалась эта часть окружающих пейзажей, а не моих непосредственных страданий.

Отец мой, по сословию мещанин, до того как встретил мою мать, учился в университете, после женитьбы требовалось заботиться о хлебе насущном, и он учебу забросил. К тому ж и я вскорости появился. Помыкавшись немного, отец поступил на службу учителем в уездное училище. Доходы были весьма скудны, известно же, какое жалованье у провинциальных учителей. С младенчества я услыхал такие слова: «нужда», «стесненные обстоятельства», «затруднительное положение».

Сравнить ли с этим надменным господином из древнего дворянского рода, моим обидчиком! Конечно, ему и по происхождению не пристало иметь дело со мной как с равным, ему сам бог велел держать меня в прихожей как холуя. Это если по происхождению. А по совести? По общей принадлежности к писательскому цеху, наконец, если уж у этого господина совести днем с огнем не сыщешь! Да что там говорить!

Детство сего субъекта прошло в отцовском имении, в неге и ласке, домашние учителя учили его языкам и математике. Я же свое детство провел в буквальном смысле на постоялом дворе. Вместо заботы я получал тумаки, окружало меня пьянство и жестокость: жизнь подтверждала, что мир был мне не рад.

Постоялый двор – да, это действительно не фигура речи – располагался в городе Лубны. Его содержала моя бабушка, которой сдали на содержание заодно и меня. Суровая и грубая старуха, она меня не любила и часто при мне проклинала моих родителей, сбывших ей меня на руки для того, чтобы тем временем обустроить свой быт. А упомянутыми выше тумаками она угощала меня как пряниками, да не изредка и не по праздникам, а каждый день да много раз в день. При этом норовила ударить по голове; скорее всего из-за этого мои мигрени, одолевающие меня всю жизнь.

Я вообще рос болезным мальчиком. Кроме мещанского звания, родители «одарили» меня слабым здоровьем. Не только голова, но и сердце у меня больное – но это уже врожденное свойство организма, а не приобретенное, тут я на бабку грешить не буду.

Хотя сколько о ней не говори плохого, а все будет ей мало и все поделом. Ох и злая была, ох и гневливая!

Я боялся ее пуще страшного зверя. Вспышки злобы, что обуревали ее с печальным для меня постоянством, сложно было предугадать.