Яков Нерсесов - «Свет и Тени» «неистового старика Souvaroff»

Многие сочли тогда ( а потом и историки ) Михаила Федотовича не только одряхлевшим и потерявшим всякую способность что-либо соображать, но якобы и страдавшим «душевным разстройством», а потому «бежавшим из армии перед лицом грозной опасности».

Скорее всего, он, немало повидавший и повоевавший, причем, в разных армиях, кое-что еще соображал в военном деле. Учитывая крайне безобразное снабжение своей армии продовольствием (по его словам «третья часть армии была распущена для добывания себе пищи и откапывания в огородах картофеля») и, опасаясь за ее неприкрытый левый фланг, Михаил Федотович посчитал отступление наиболее правильным способом действий в такой обстановке. Причем, он хотел отходить лишь до границы, т.е., земли российской империи не попадали бы в руки противника. Своей ретирадой он принудил бы Наполеона растянуть свою операционную линию, еще больше отдалив его от Франции. Как примерно год назад об этом же говорил Александру I перед Аустерлицким конфузом еще один «бабушкин генерал» – М. И. Кутузов. Но Михаила Илларионовича тогда не послушались и на всю Европу «обделались жидким», причем, как в переносном, так и в прямом смысле: у молодого царя ( если, конечно, верить рассказам!? ) вскоре после битвы был настоящий понос на нервной почве! В тоже время, Михаил Федотович смог бы приблизить русские войска к источникам снабжения и усилил бы их подошедшими из России резервными дивизиями.

Мысль, безусловно, была трезвая ( она могла бы значительно улучшить положение русской армии ), но к ее воплощению дряхлый, полуслепой, глуховатый и явно страдавший от открывшегося хронического геморроя (как он докладывал царю, «садны от седла») «старый боевой конь» был уже не годен. Геморроидальное кровотечение действительно открывается от нервных потрясений, особенно в старческом возрасте! И в этом случае не только ездить верхом, но и передвигаться пешком очень сложно!

Не исключено, что столкнувшись с реальной действительностью, Михаил Федотович – человек не только немало повидавший за свою богатую на события жизнь, причем, в очень разных странах Европы, но и отнюдь не глупый – уже на месте окончательно понял всю ответственность столь высокого назначения, к которому он стремился всю свою жизнь. Не потому ли уже дряхлый «бабушкин орел» предпочел очень во время «выйти из игры» – очередной «войнушки» против лучшего полководца Европы, затеянной ее любимым амбициозным внучеком?

Это тоже надо уметь!

… Кстати сказать, «мало знать, как „войти в разговор“ – важно „ловко из него выйти“»! То же самое относится и к войне: ввязаться-то в нее всегда можно, а вот как из нее потом выпутаться, если быстро и легко победить никак не получается, не потеряв фасону и… рейтинга у своей «паствы», которая может и «взбрыкнуть» (« взяться за топоры и вилы» ), если «груз 200» превысит ее верно подданническое терпение!?.

Позднее старик-фельдмаршал весьма доходчиво и логично оправдался перед своими современниками (потом и потомками!) за то, что самолично бросил армию перед лицом грозного императора французов. Рассказывали, что это случилось в беседе с генералом А. П. Ермоловым, побывавшим у него в усадьбе в 1809 г., незадолго до гибели старика: «…Мне к концу моего долгого поприща показалось слишком тесно маневрировать между Вислою и Бугом. Я мог испортить за несколько дней свою репутацию, составленную в течение пятидесяти лет, а потому предпочел оставить армию (курсив мой – Я.Н.). Я сумасшедший». Есть и более лаконичные интерпретации объяснений Каменским своей «поспешной ретирады» со слов встретившего его уже по дороге из Остроленки С. Н. Глинки, но суть все та же: «я имел кое-какую славу пятьдесят лет, и хотят отнять ее у меня в одну минуту…» ; или «я имел кое-какую славу пятьдесят лет! А там можно было ее потерять в одну минуту!»

… Между прочим , немало исследователей той войны так и не смогли объяснить действия Михаила Федотовича Каменского с точки зрения военной логики и называли этот недельный период командования русской армией, мягко говоря, «странным». Не исключено, что с таким «странным» главнокомандующим русским войскам грозил очередной «Аустерлиц», чьи последствия могли оказаться еще плачевнее…

В тоже время, возможно, что пока русские войска согласно приказам Каменского хаотично перемещались по театру военных действий ( а по сути блуждали, не зная смысла этих «блужданий» ), старый фельдмаршал все же сдался на доводы Беннигсена, горевшего желанием принять бой у Пултуска и сославшегося при этом на полученное им повеление самого государя: «защищать до последней возможности Кенигсберг» (резиденцию прусского короля). Раздраженный отказом Беннигсена отступать, Каменский в самый последний момент, очень умело «сманеврировал» ( тактику он знал, по словам Суворова, крепко): предпочел дальновидно «самоотставиться» ( избежать участи Кутузова после Аустерлица, испортившего тогда свою безупречную до того полководческую репутацию, и в случае разгрома – «негоднику Буонапартии» в ту пору противостоять в открытом поле было очень трудно – не оказаться «крайним»!) и за несколько часов до грядущего сражения немедленно покинул армию, что вполне устроило Беннигсена.

Так русская армия, осталась без назначенного царем рулевого.

Беспорядочные распоряжения Каменского, введя противника в заблуждение, избавили русские войска от атаки всей неприятельской армии. Из этого и извлек для себя пользу Беннигсен, имевший под Пултуском дело лишь с одним корпусом Ланна. Одновременно с Пултуским сражением произошел бой у Голымина, в котором несколько французских корпусов с кавалерией Мюрата обрушились на остатки разных дивизий, блуждавших в разных направлениях. Тогда как Буксгевден во время этих боев бездействовал с дивизией Тучкова в 15 верстах от обоих полей сражения. Только высокие ратные качества русских войск и искусство их генералов позволили русской армии избежать тогда катастрофы. А ведь она явно грозила ей из-за созданного Каменским хаоса в управлении войсками ( напомним,что уже будучи на удалении, в Остроленке, он не переставал чудить, отдавая беспорядочные приказания войскам, помимо их начальников: через голову корпусных – дивизионным и ниже ). И это при том, что Беннигсен открыто не желал подчиняться Буксгевдену, что внесло еще большую неразбериху в маневрировании русских войск.

Интересно другое: в конце декабря фельдмаршал еще думал возвратиться из Остроленки к армии, но накануне отъезда получил повеление об увольнении его от должности главнокомандующего. Кроме того, ему было приказано оставаться в Гродно. Каменский отлично понимал свое положение и 29 декабря писал своему любимому младшему сыну Николаю (отменно сражавшемуся в ту кампанию): «Батюшка твой вместо командира обратился во дворецкие» . Объясняя сыну свое поведение за время командования армией, он просил доложить Государю: «отец твой, не могши хорошо делать дело государево, лучше захотел его оставить, нежели как испортить, спрашиваясь у других; голова и сердце у отца твоего прежние, но тело состарилось, к бивуакам, да к езде» .