Яков Нерсесов - «Свет и Тени» «неистового старика Souvaroff»

Суворов продемонстрировал своей императрице, как он собирается побеждать врага и она не дала его в обиду за самоуправство на маневрах, сказав: «Это мой собственный будущий генерал!» и присвоила ему 22 сентября 1768 г. бригадирский чин (промежуточное звание между полковником и генералом).

Не исключено, что не все в этой истории – быль, что-то могло быть и «приукрашено» поздними «летописцами» -биографами «русского Марса». Без апологетического приукрашивания не обходится ни одна великая биография!

Итак, Александр Васильевич Суворов – еще не всероссийская знаменитость, но у него уже репутация одного из самых толковых и рисковых военачальников российской армии…

Суворов категорически не переносил отступления. Слово «ретирада» (отступление) он произносил, зажмурившись и нараспев.

… Кстати, одна из многочисленных суворовских баек гласит: как-то раз Суворов спросил у одного офицера, что такое ретирада!? Офицер брякнул, что не знает, однако, видя, что Суворов уже готов сорваться на бешеный крик фальцетом, столь присущий ему, когда что-то было не так, нашелся: «В нашем полку это слово неизвестно». «Очень хороший полк» – помягчел, уже готовый было взорваться, по-восточному темпераментный (сказывались армянские корни матери?) Суворов…

Наотрез отказываясь обучать войска приемам отступления, он, порой, бывал опрокинут в бою (и поляками, и турками, и французами), но так до конца жизни и не признал отступление, как вид обороны.

… Между прочим , вроде бы среди вымуштрованных на правильных тактических схемах австрийских и прусских генералов-современников Суворова ходили разговоры, что «не знающего тактики» непобедимого «русского Марса» « в принципе» можно победить! Но для этого надо успеть расстроить ряды его атакующих солдат и заставить отступить, потому что они этому не обучены, а отступление, как известно, самый сложный вид боя. Сделать это можно, глубокомысленно полагали они, только заманив русских, под удар ложной ретирадой либо очень сильным огнем, который не допустит их сокрушительного штыкового удара. Парадоксально, но на деле (в бою) так никто не сумел воспользоваться этими ценными, но сугубо теоретическими советами…

Во время учений Суворов всегда стремившийся к тому, чтобы каждый солдат понимал свой маневр, применял максимально жестокий способ обучения атаки.

Его сквозные штыковые атаки, когда два батальона шли в штыки друг против друга с непривычки вызывали ужас, как у очевидцев, так и у участников. При ударе в штыки Суворов приказывал наступающим, ни на секунду не задерживаться. При этом, как бы силен не был удар, он не позволял отражающимего отойти и только в самый последний миг следовало поднять вверх штыки.

Порой, не всегда это получалось и кое-кто получал раны , иногда смертельные.

Зато так вырабатывалась техника штыкового боя – на протяжении всей военной карьеры Суворова бывшая его главным и неотразимым оружием в борьбе с вражескими армиями.

… Между прочим , особая приверженность Александра Васильевича Суворова именно к штыковому бою легко объяснима. Качество стрелкового оружия той поры позволяло добиться лишь 10% точности попадания на расстоянии 300 шагов. Эффект от залпового огня достигался на расстоянии с 60 – 80 шагов, которое Суворов рассчитывал легко преодолеть за счет стремительного броска своей пехоты, штыковым ударом обязанной сметать вражеских стрелков, готовившихся к новому залпу. Кроме того, он, повторимся (!), учитывал характерную национальную склонность русского человека к рукопашному бою – жажду помахаться всласть ! Александр Васильевич постарался приспособить русскую удаль в особый воинский навык – штыковой удар ! Более того, Суворов, не без оснований, полагал, что простого крестьянина, насильно отлученного от сохи, легче обучить не многообразию действий в скоротечном бою, а одному единственному средству: победному – штыковому – удару ! Главным было научить своих солдат перебороть страх перед вражеским залпом и бежать вперед со штыками наперевес. Именно поэтому он так любил повторять: «Пуля – дура, штык – молодец!», добавляя при этом – «Сколько пуль пролетает мимо во время боя! А штык, в умелых руках, „не обмишулится“». Действительно, обученный штыковому бою солдат успевал поразить 2—4 противников. Суворов утверждал: «А я и больше видывал!» Впрочем, для штыкового боя требовалась особая психологическая устойчивость и не все солдаты Европы той поры были к нему пригодны…

Не менее впечатляюще проходили и учебные кавалерийские атаки против пехоты. Пехота с ружьями, заряженными холостыми патронами, выстраивалась напротив кавалерии так, чтобы каждый стрелок находился от другого на таком расстоянии, которое было нужно одной лошади для проскока между ними. Позади строя ставились лукошки с овсом, чтобы прорывающиеся сквозь строй людей кони знали, что за ним их ждет «награда» -лакомство. Потом он приказывал кавалерии идти в атаку галопом с саблями и палашами наголо.

Пехота стреляла именно в тот момент, когда всадники проносились на полном ходу сквозь стреляющий строй.

После многократного повторения этого сложного и опасного маневра лошади так приучались к выстрелам прямо в морды, что сами неслись на паливших в них стрелков, чтобы как можно скорее закончился весь этот ужас и они прорывались к лукошкам с овсом.

Для пехотинцев такие учения обходились, порой, очень плохо – смертельно.

От дыма ружейных выстрелов, от лихости либо неумения кавалеристов или от горячности напуганных ( плохо выезженных ) лошадей, проносившихся сразу по несколько в один проем между стрелками ( порой, те вставали не там, где следовало ), кое-кто в пехотном фронте получал тяжелое увечье либо просто погибал затоптанный конницей.

Суворова это не останавливало: чтобы выучить пехотинцев выдерживать неистовый кавалерийский натиск, он намеренно усложнял учение. Строй пехотинцев смыкался и размыкался только в самый последний момент, чтобы пропустить сквозь свои ряды несущихся всадников с саблями и палашами наголо. В этом случае потери были еще больше. А в рядах кавалерии, атакующей пехотное каре не должно было перед его фронтом быть заминок, иначе вся масса всадников превращалась в прекрасную мишень для дружного ружейного огня в упор.

Когда Суворову доносили о количестве затоптанных солдат, он по-армейски сухо отвечал: «Бог с ними, четыре, пять, десять человеков убью; четыре, пять, десять тысяч выучу!»Затоптанных было жаль, но, не выучив тех и других столь жестоким, но единственно реальным способом, на поле боя он нес бы гораздо большие потери.Главным в бою он считал смекалку, а потому и не жалел солдатиков, приговаривая: «Тяжело – в учении, легко – в бою!» Нам доподлинно неизвестно, добавлял ли он при этом (порой, приписываемую ему, и его «коллегам по ремеслу») цинично-философскую сентенцию в духе «Ничего, солдатиков русские бабы еще нарожа`ють!»(до сих пор в понимании многих мужчин: «женщине – р`одить, что курице – яйцо сн`есть!!!») , но она емко и доходчиво объясняет суть войны – «a la guerre comme a la guerre»…