Александр Стребков - Жить запрещено

– бери в руки оружие и иди честно, как умеешь – воюй про- тив неё! Но не прячься по лесам, не стреляй из-за угла в спи- ну и как последний грабитель, выходящий на шлях с кисте-

нём не грабь поезда с продовольствием, которое предна- значено для того чтобы накормить голодных детей и не дать им умереть с голоду. Не зарься на побрякушки, отнимая их у мирных граждан которые едут в поезде ради того чтобы ук- рыться от произвола и насилия или найти себе приют. Бан- дит – какую бы он не нацепил цветом повязку на рукав и шапку – как бы он не рядился и не прикрывался лозунгами – всегда останется бандитом. И ровным счётом не имеет ника- кого значения, по какую из сторон баррикады он находится: за красных он, или за белых.

Минули всего сутки, как тишайшие Вяжички огласились женским воем и плачем. Хрупкий мир деревенской жизни был взорван непоправимым горем:

– Убили-и-и…! Родненьких сыночков…! Изверги окаян- ные-е-е…! Глумились над вами раздёрганными и раздетыми донага! Будь вы прокляты по десятое колено! Сколько моло- дых душенек загубили, душегубы вы проклятые!

Все жители деревни – от мало до велика, выйдя на сере- дину улиц, голосили и причитали. Спустя ещё день: со стороны Барятинска подошёл и остановился напротив Вяжичек паровоз с одной открытой платформой, на которой лежали рядком прикрытые парусиновым пологом мёртвые все девять человек молодых и таких здоровых парней. Погибли все Тимофеевы активисты и первые комсомольцы вместе со своим вожаком, а на следующий день состоялись похороны погибших.

В конце зимы – уже наступившего двадцать первого го- да, а если быть совсем точным, то и число двадцать первое февраля – Арина родила мальчика. Эта цифра: «21» станет роковой для новорождённого, которого назовут Павликом. Дойдя до финала нашего рассказа, мы обязательно заострим наше внимание на этой цифре, казалось бы – суеверной примете; но веришь ты в это или нет – факты зачастую гово- рят сами за себя.

Екатерина Дмитриевна трагическую новость гибели од- носельчан и самого Тимофея встретила с особой болью в сердце. Годовалая её дочь Леночка не слазила у неё с рук: но- ся её по дому мысли, постоянно возвращались туда, в тот прошлый день их приезда, когда к ним пожаловал Тимофей. Теперь она осуждала и раскаивалась за ту холодность к нему, которой она его тогда встретила в своём доме. Если в то вре- мя он ей казался чем-то сродни с теми московскими вершите- лями власти, порой мало отличавшиеся от тех, которые вы- скочив из леса, напали на продовольственный поезд, то сей- час предстал в образе агнца на заклание. Порой неосознанно думая о нём и о его такой ещё совсем молоденькой жене Катя начинала плакать. Пришедшая навязчивая мысль о дружбе Тимофея с её мужем и то, что именно Тимофей способствовал их благополучному переселению в деревню, а после обуст- ройству: от этой мысли, чувствуя какую-то неблагодарность со своей стороны, она начинала плакать уже навзрыд. Вошедшая в комнату Паранья, оторопело став у порога с явным недо- умением смотрела на плачущую хозяйку, мысленно переби- рая в своей голове и ища этому причину.

– Голубушка вы моя, – ласково спрашивала она Екатери- ну Дмитриевну, – никак обидел вас кто? Зачем столько слёз, от них только морщинки на вашем красивом личике появят- ся. Успокойтесь Катенька, если можете, поделитесь своей бедой со мною, гляди и помогу вам в чём-то.

– Не во мне дело Паранья Михайловна; по Тимофею я плачу, жаль его – как родного, а почему и сама не знаю. Сто- ит перед глазами как живой и мне каждый раз кажется, что с укором смотрит на меня.

– Мне Катенька их всех жаль, а Тимофея в особенности. Но что поделаешь – с того света не возвращаются, царство им небесное страдальцам. Завтра суббота: я побуду с Леноч- кой, а ты Катенька сходи в церковь, помолись за него убиён-

ного поставь свечечки за упокой души его грешной, закажи батюшке поминальную молитву по нему, гляди и полегчает – на душе-то. Арина-то бедненькая и жить ещё не жила вчера сама в куклы играла и уже вдова. Ты Катенька, как будешь возвращаться с богослужения зайди к ней голубушка. Оно – горе-то женское, к тому же когда ещё и в одиночестве всегда тяжестью на сердце давит. Зайди к ней. С тебя не убудет, а вам обоим, может и легче от этой встречи на душе станет. Ей – страдалице- то… – Ой! как тяжело сейчас, да ещё и с младенцем на руках!

На отшибе деревни чуть в стороне от остальной части до- мов стоял домик, в который совсем недавно поселился Тимо- фей со своей молодой женой. Сейчас там проживала Арина с грудным ребёнком. В родительский дом она пока что решила не возвращаться. Дивное сияние той тихой радости под кры- шей собственного дома и семейного счастья рухнуло в одноча- сье, как хрупкий снежный наст на ветках ёлки; на смену пришла печаль одиночества и неизвестность покрытого в тумане буду- щего. От всего того горя, которое разом навалилось на её мо- лодые плечи ей свет был не мил, а тут ежедневно, кто-нибудь да заявится из деревенских жителей. Вот и сегодня перед обе- дом заходила Екатерина Дмитриевна: посидели молча, так и не найдя тех слов успокоения друг для друга; после распрощались испытывая неловкость и Катя ушла; а вскорости и Иван Василь- евич пришёл. Арина продолжала обращаться к нему по имени и отчеству: прежде всего усматривая в нём представителя се- годняшней власти, к тому же ей он казался не по возрасту сво- ей молодости каким-то намного старше её самой.

Минуло несколько дней, как однажды с улицы донёсся лошадиный храп: Арина, выглянув в окно, увидела подъе- хавший ко двору дилижанс, из которого не торопясь, слез Иван: на подводе остались сидеть ещё двое красноармейцев в будёновках и при оружии, один из которых подал Ивану

Васильевичу трость вслед за ней рюкзак, наполненный до половины чем-то. После этого красноармейцы, спрыгнув на землю стали прохаживаться по-над забором разминая ноги. Иван Васильевич, всё так же хромая на ногу и опираясь на палочку, не торопясь направился к дому. Рана в бедре давно уже зажила, но при ранении был задет седалищный нерв и как сказал хирург делавший операцию, хромать ему придёт- ся долго, возможно до двух лет.

Арина в это время стояла у окна, качая на руках сына, и пристально глядела на идущего по двору в дом Ивана: сей- час она по какой-то непонятной даже для неё самой причине с затаённым интересом совсем иными глазами смотрела на него. Откуда-то взявшаяся промелькнула мысль: «Как люди быстро меняются… такой же недавно деревенский парень, а сейчас и не скажешь: благородный и учтивый и скорей всего ещё и храбрый, как мой Тимофей… – немного запнувшись на этой мысли, закончила её, словно поводя итог, – разве мо- жет быть иначе – они ведь родные братья!».