Кристофер Гортнер - Великая актриса. Роман о Саре Бернар

В светло-карих глазах мужчины блеснул какой-то странный огонек. Он поманил меня пальцем. Я почувствовала, как щеки заливает жаром, когда он прошептал:

– Иди сюда, ma petite [2] Малышка (фр.) . . Дай-ка я взгляну на тебя.

Почему все эти мужчины наполняют наш дом почти каждый вечер, за исключением воскресного, я не знала. Розина вбила мне в голову, что я не должна задавать по этому поводу никаких вопросов. Никогда. Они близкие друзья моей мамы, и я обязана выказывать к ним уважение.

– Детей должно быть видно, но не слышно, – наставляла меня тетка. – Сара, ты поняла? Жюли не хочет, чтобы ее поклонников отвлекали всякими глупостями.

Обычно я изо всех сил старалась выполнять предписания, однако я даже имени этого господина не знала. Пока я металась в сомнениях, боясь последствий отказа выполнить, по всей видимости, не совсем приличную просьбу, мужчина сделал шаг ко мне.

– Ma petite, – повторил он. – Почему ты прячешься? Я хочу только посмотреть на тебя.

Он мог нажаловаться Жюли. Мог обвинить меня в грубости. Осторожно выйдя из-за двери под тихое похрапывание Розины, спавшей на узкой постели у меня за спиной, я робко улыбнулась ему, сделала маленький реверанс и одернула мятую сорочку, пытаясь прикрыть узловатые коленки.

Усы зашевелились, когда он улыбнулся, обнажив пожелтевшие зубы.

– О да. Очень мила. Très belle, как и твоя maman. Дитя, подойди ближе. Дай старику Морни поцеловать тебя.

Я вновь замерла. Сначала он сказал, что хочет посмотреть на меня, а теперь собрался поцеловать? Старик протянул ко мне руку, узловатую, крапчатую, как у сказочного тролля, и я оттолкнула ее, прежде чем он успел прикоснуться ко мне. Морни отпрянул, его глаза засверкали.

– Да ты знаешь, кто я? – пророкотал он, и я услышала, как за спиной у меня завозилась Розина и, ахнув, вскочила с постели, отбросив одеяло.

Я сердито уставилась на кавалера и ответила:

– Да. Вы особенный друг Жюли. Идите и целуйте ее.

Тетушка бросилась ко мне, взяла меня за плечи и сбивчиво проговорила:

– Месье, пожалуйста, простите ее. Она всего лишь дитя и…

– Дитя? – Он хмуро поглядел на свою руку, на которой, естественно, не осталось никаких видимых следов. – Она бродячая кошка. Жюли нужно что-то сделать с ее коготками.

Наступила пугающая тишина. Потом с противоположного конца увешанного картинами коридора донесся игривый голос моей матери:

– Мой дорогой Морни, я это сделаю. Прошу вас, примите мои извинения за ее непозволительное поведение.

Облаченная в узорчатый голубой китайский шелк, с развевающимися ореолом вокруг головы волосами, Жюли выплыла из спальни и повела к двери своего поклонника, что-то нашептывая ему и поглаживая его по плечу, а тот качал головой и удалился в крайнем раздражении.

Как только за ним закрылась дверь, мать резко обернулась ко мне. Я прижалась к Розине, которая, запинаясь, проговорила:

– Ты не должна винить Сару. Месье герцог вел себя непозволительно. Он хотел поцеловать ее, а она – посмотри на нее – в сорочке. Это не дело.

– Не дело? – эхом отозвалась Жюли; я никогда не видела ее такой; она вся напряглась и схватилась одной рукой изумительной молочной белизны за полу халата, удушая вышитых на нем аистов. – Она оскорбила его. Он может меня бросить, сказать остальным. Как мы тогда будем существовать, а? Как мы выживем, когда они узнают, что я держу эту дикую тварь, это неудобство в своем доме?

Тварь. Она считает меня животным. В порыве гнева я вырвалась из рук тети и заявила:

– Если я вам не нужна, тогда я убью себя. И больше никаких неудобств не будет!

Розина вскрикнула, а Жюли остановила на мне взгляд. В голубых глазах матери читалось безразличие, и оно резануло меня, будто лезвием бритвы прошлись по спине. Ей было все равно. Она не любила меня. Никогда. Я могла умереть, и это ничего для нее не значило.

Перед глазами все закружилось. Я бросилась в салон. Розина догнала меня, схватила за талию, а я отбивалась, опрокинула маленький столик с фарфоровыми фигурками и вазой цветов. Мать вопила, как дикий зверь. Я метнулась к окну и вцепилась в задвижку с намерением выброситься на вымощенную булыжником улицу. В голове пронеслось видение: тело в ночной рубашке летит вниз и приземляется, обдавая брызгами все вокруг, на глазах у слуг и кучеров, которые уже идут и едут по своим утренним делам.

Вдруг хаос прорезал отчетливый голос Жюли:

– Сара Генриетта Бернар, хватит!

Пойманная Розиной, я продолжала цепляться за подоконник и следила за приближением матери. Та прошла через занавешенную арку, ступила на ковер в восточном стиле и остановилась посреди салона, потерявшись на фоне показной роскоши, фальшивых римских бюстов, перегруженных деталями живописных пейзажей, набитых конским волосом диванов и канапе с дорогой обивкой, заваленных подушками, в том числе с ароматическими травами и кружевными шалями. Такая маленькая. Она была не больше меня. Как я могла настолько сильно бояться ее?

Но в тот момент она, казалось, доминировала над всем моим миром, халат ее распахнулся, и выступил круглый живот под ночной сорочкой. Увидев, что я уставилась на это неожиданное зрелище – мать выглядела толстой, но только в этом специфическом месте, – Жюли сказала:

– Ты позоришь себя. Мало того, ты позоришь меня. Я больше не потерплю этих выходок.

Страх парализовал меня. Приют. Он всегда был тут как тут, сквозил за каждым замечанием, всплывал на поверхность всякий раз, стоило мне чем-нибудь не угодить ей. За спиной у меня раздался голос Розины:

– Жюли, она всего лишь ребенок. Как ей все это понять?

– О, думаю, она понимает гораздо больше, чем показывает, – ответила моя мать.

– Maman… – прошептала я; слово, которое я никогда не употребляла, выскочило из меня от отчаяния. – Простите меня. Обещаю, я больше так не буду.

Жюли фыркнула:

– Совершенно точно, нет. Иди в свою комнату, и чтобы не было слышно ни звука, пока тебя не позовут.

Я бочком прокралась мимо нее, переступая через осколки разбитой вазы. Когда я уходила в свою комнату, Розина начала вполголоса что-то говорить. Жюли оборвала ее:

– Больше не хочу слышать ни слова в ее защиту. Этот дом никогда не был местом для ребенка. Пришло время искать какой-то выход.

– Я не хочу идти. Нет! Вы не заставите! – вопила я на всю улицу, пугая прохожих, пока Розина тащила меня к ожидавшему нас экипажу.

Лошади фыркали и бренчали упряжью, а кучер с изумленным весельем смотрел, как я сопротивляюсь, упираясь пятками в тротуар.

После того как Жюли сообщила, что мне больше не придется бить ее поклонников, а вместо этого предстоит отправиться в некое приличное заведение, где меня научат необходимым манерам, я устроила серию жарких протестов. Целый день отказывалась есть. Не желала мыться и причесываться. Наконец Жюли, щелкнув пальцами, в облаке духов и органзы уехала на один из своих вечеров, а ее горничная затащила меня в ванную и приказала вымыться и привести себя в порядок. Я прикусила язык, когда на следующее утро Жюли вернулась и молча остановилась взглянуть на меня, похлопывая себя веером по талии, которая была так туго затянута, что я подивилась, как эта женщина может дышать? После чего она пожала плечами и ушла в свою комнату, чтобы проспать до вечера. Сложно было поверить, что меня могут снова отослать с вещами в какое-нибудь отдаленное место, где я буду заниматься тем, чем положено заниматься девочкам, впрочем без особого толка.