Кристофер Гортнер - Великая актриса. Роман о Саре Бернар

В назначенное утро Розина заставила меня надеть неудобное платье с подходящей к нему черной шапочкой, закрутила мне волосы в узел, скрепив его лентой, и сообщила, что мы отправляемся в Тюильри посетить зверинец. Она знала, что мне это понравится, так как, покинув Бретань, я скучала по домашним животным. Едва я увидела ожидавший нас экипаж – такой красивый мы никогда не наняли бы для короткой поездки в Тюильри, – сразу поняла, что тетя врет, и завыла.

Розина и сама была на грани отчаяния:

– Сара, пожалуйста. Это не конец света, а всего лишь пансион. Разве ты не хочешь учиться вместе с другими девочками твоего возраста?

– Нет! – Я попыталась вырваться, не обращая внимания на дам, которые остановились, чтобы одарить меня хмурыми взглядами из-под зонтиков. – Я тебе не верю. Она отсылает меня прочь, как уже делала. Вы с ней бросите меня, как бросили в Бретани.

– Это неправда. – Розина остановилась, запыхавшись от борьбы со мной. – Сара, я никогда не хотела отсылать тебя. Это было не мое решение. – Она попыталась взять в ладони мое лицо, но я отвернулась. – Сара, послушай меня. Это для твоего же блага, пока ты не повзрослеешь. Клянусь своей жизнью!

Мои душевные терзания ослабели от ее проникнутых заботой увещеваний. Я любила свою тетю даже больше, чем раньше могла себе представить. И разумеется, моя симпатия к ней намного превосходила то, что я чувствовала по отношению к матери. Розина была добра, заботилась обо мне, пела колыбельные, когда мы, прижавшись друг к другу, лежали в кровати, водила на прогулки по городу и следила, чтобы я не попадалась под ноги Жюли.

– Тогда помоги мне. – Голос у меня надломился. – Ты уже научила меня читать и писать. Разве ты не можешь научить меня и всему остальному, что мне нужно знать?

– Дитя мое, я не могу, – покачала она головой. – Мы обе должны делать то, что нам велят.

Очередной безнадежный плач когтями раздирал горло. Усилием воли я подавила его. Выхода нет, разве что кинуться под копыта лошадей, чтобы они меня затоптали, – манящая идея, такое хотя бы не останется незамеченным. Но продолжать сопротивление было бесполезно, это только сделает Розину еще более несчастной, но никогда не разубедит Жюли. Она приняла решение. И даже не вышла на улицу, чтобы попрощаться.

– Я буду навещать тебя так часто, как только смогу, – продолжила Розина, почувствовав, что я сдаюсь. – А на каникулах ты сможешь приезжать к нам. Новая школа тебе понравится. Очень понравится. Это весьма приятное место. Мать выбрала самую лучшую.

– Сомневаюсь, – буркнула я, забираясь в экипаж, села на обтянутую кожей скамью и хмуро глядела, как тетя усаживается напротив и пристраивает у ног мой саквояж.

Экипаж дернулся и поехал по щелчку кучерского хлыста.

Мы тронулись в путь, который вел меня к неизвестному будущему. Я смотрела на удаляющийся дом – вот окно салона с кружевными шторами, из которого я пыталась выброситься. Казалось, с тех пор прошло уже много лет.

Почудилось, что я вижу за занавеской какую-то тень? Мать наблюдала за моим отъездом?

Я моргнула, и видение исчезло.

В продолжение двухчасовой поездки Розина пыталась развеять мои опасения:

– Пансион Граншан – это одно из самых уважаемых учебных заведений для девушек во Франции. Он расположен в Версале, недалеко от Парижа. Ты будешь счастлива учиться в компании с другими привилегированными юными особами.

Она продолжала повторять все ту же присказку, а город тем временем таял вдали, постепенно открывался вид на поля пшеницы и заросли орешника. Я сидела молча, сжав на коленях кулаки, и представляла, как вот сейчас распахну дверцу и выпрыгну. Унесусь прочь и исчезну, найду пристанище в глухой деревушке и стану просить милостыню на улице, пока какая-нибудь добрая бездетная супружеская пара не возьмет меня к себе. Я буду расти и пасти коз, стану розовощекой и толстой, так что никто меня не узнает. Жюли, снедаемая чувством вины, примется искать меня, Розина зачахнет с горя, но они не найдут беглянку. Я превращусь в совершенно другого человека. И перестану быть нелюбимым ребенком.

– Мы приехали, – объявила тетя.

Я ожидала, что поездка окажется более продолжительной. Экипаж остановился, и я опасливо ступила на сельскую грунтовую дорогу, не видя перед собой ничего, кроме высокой каменной стены, поросшей лишайником и прорезанной только в одном месте крепкими деревянными воротами.

У меня стали подкашиваться колени. Хотя день был теплый, я ощущала внутри могильный холод.

Розина взяла меня за руку:

– Тут нечего бояться. Тебе здесь ничто не угрожает. Это очень дорогой пансион при монастыре, – добавила она, как будто это меняло дело в лучшую сторону. – Твоя мать предприняла значительные усилия, чтобы получить здесь место для тебя.

В этом я сильно сомневалась. И вспомнила джентльмена с обвислыми усами, герцога де Морни, которого шлепнула по руке. Должно быть, это его вина. Наверняка именно он выбрал для меня эту темницу. Разве Жюли не уверяла его, что меры будут приняты?

Я стояла, сжимая ручку саквояжа, а Розина тем временем дергала за веревку колокольчика у ворот. Тут я прошептала:

– Пожалуйста. Я буду хорошей. Буду прислуживать ухажерам maman в салоне, научусь петь и читать стихи, чтобы развлекать их, как она.

– Дитя мое, ты не понимаешь, – вздохнула тетя. – Жюли желает для тебя другого. Она столько всего вынесла, стольким пожертвовала, дабы обрести то, что имеет. Твоя мама не хочет, чтобы ты находилась у нее в салоне, а ее поклонники заглядывались на тебя и лезли с поцелуями. Можешь считать ее бессердечной, но она по-своему любит тебя. И хочет, чтобы у тебя была лучшая жизнь, чем у нее.

Я ничего не поняла. Что я знала? Дом в Париже на модном бульваре, хорошо обставленная квартира; моя мать в шелках, гламурная и ухоженная; услужливые поклонники, сбегающиеся к ней по первому зову. Что не так с ее жизнью? Потом я вспомнила выпуклый живот матери, тень ее фигуры в окне, когда она наблюдала за нашим отъездом, и готовые сорваться с моих губ мольбы остались невысказанными.

Розина вновь позвонила в колокольчик. Через некоторое время кто-то отодвинул засов изнутри, и ворота открылись. Сердце заколотилось у меня прямо в горле.

Передо мной стояла высокая дородная женщина вся в черном, ангельский лик обрамлял монашеский плат. Меня удивило несоответствие между теплой улыбкой на почти детском лице с добрыми карими глазами и траурным платьем, это как будто был ангел во вдовьем одеянии.

– Добро пожаловать в Граншан. Я матушка Софи, преподобная настоятельница этого благословенного дома Сестер Сиона. – Она опустила взгляд. – А ты, должно быть, малютка Сара Бернар.

Это оказалось уже слишком. С отчаянным всхлипом я бросилась в объятия преподобной матушки, должно быть порядком испугав ее, и уткнулась лицом в пахнувшую сиренью рясу.