Геннадий Гусев - НЕ ВЕДАЯ СОМНЕНИЙ

Первое своё самостоятельное занятие с личным составом роты Николай провёл в классе казарменного помещения. Солдаты были одного призыва и прослужили к тому времени чуть больше года (перешли в категорию «черпаки»). К этому времени эти ещё недавно «забитые и замученные» (судя по внешнему виду и поведению) ребята начинают потихоньку адаптироваться к армейской действительности, «расправлять крылья» и даже «выпускать коготки». Начинается это, как правило, с несоблюдения формы одежды, внешнего вида, затем идут пререкания с командирами и начальниками, а дальше – «самоходы», распитие спиртных напитков и иногда заканчивается всё это преступлениями разного характера. Приблизительно зная, как на его появление будут реагировать подчинённые, Иванов сразу решил для себя: отношение с ними строить строго по уставу, любое отклонение жёстко, бескомпромиссно пресекать. И в то же время быть к ним внимательным, честным и справедливым. С таким убеждением и настроем он приступил к первому своему занятию по политической подготовке.

Суть занятия была проста: изучение противостоящих друг другу военно-политических блоков: стран Социалистического содружества и в противоположность им стран империализма. Показав на карте страны Варшавского Договора, блока НАТО и других, Николай приказал записать их название и к следующему занятию выучить. В течение учебного часа дисциплина среди солдат была удовлетворительной, лишь пару раз пришлось делать замечание рядовому Нуритдинову – одному их механиков-водителей взвода, которым командовал Иванов. Подойдя к столу за которым сидел Нуритдинов, лейтенант потребовал представить на проверку тетрадь. Открыв её, Николай увидел вместо записанного материала, карикатуру на себя и нецензурные слова.

– Это что, товарищ Нуритдинов? – Иванов ткнул пальцем в тетрадь. – Командующий блоком НАТО? Или кто? Ну, отвечайте!

Рота прыснула от неудержимого смеха.

– Два наряда в не очередь! – резко, чтобы прекратить весь этот спектакль сказал лейтенант и повернувшись пошёл обратно к преподавательскому месту. И тут в свою спину со стороны Нуритдинова он услышал:

– Гад, фашист.

Иванов обернулся. В классе повисла тяжёлая, напряжённая тишина. Николай понял, что эти секунды сейчас решат всё: или он состоится как офицер, командир подразделения или нет.

– Всем оставаться на местах. За дисциплину отвечает младший сержант Ярославцев. Рядовой Нуритдинов за мной, на выход, – скомандовал взводный.

Солдат медленно встал, всем своим видом показывая, мол «плевать мне на тебя лейтенант, не таких видел».

Выйдя в пустой коридор казармы и плотно закрыв дверь в класс, Иванов резко остановился, схватил левой рукой за горло Нуритдинова, прижав его к стене так, что тот мог только глядеть на лейтенанта испуганными, выпученными глазами.

– Ты кого фашистом назвал, меня? – Глядя в упор в лицо задыхающемуся солдату тихо, но грозно сказал Иванов. – Да ты знаешь, сколько моих родных погибло в войне с ними!? Такого я тебе никогда не прощу! А это, чтоб навсегда запомнил, – и он коротким движением правой руки нанёс Нуритдинову удар в солнечное сплетение. Солдат утробно ёкнул и согнувшись медленно сполз по стене на пол. – Даю пять минут на приведения себя в порядок и на занятие, – сказал лейтенант, оставляя сидящим на полу Нуритдинова.

Вернувшись в класс, он встретил удивлённые взгляды солдат. Никто не рассчитывал на такое скорое и пока ещё никому не известное решение столь острого вопроса. Иванов же быстро совладав с внутренним возбуждением, продолжил занятие. Но через несколько минут его снова пришлось прервать. В дверь постучали. Вошёл дневальный, он передал приказ комбата, чтобы офицер срочно прибыл к нему.

Комбат по национальности тоже, как и Нуритдинов был узбеком. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, в кабинет командира танкового батальона, Николай понял, что рядовой успел на него пожаловаться. – «Теперь не известно, кто станет крайний – он или Нуритдинов», подумал лейтенант.

Войдя в кабинет, Иванов строго по уставу доложил о своём прибытии. Вытянувшись в струну, он ждал худшего, что только может быть. Рядом в стороне стоял, хитро улыбаясь, Нуритдинов.

Комбат сидел за столом, курил сигарету. Нависла небольшая пауза. Затем решительно затушив её в пепельнице он приказал солдату на время выйти. Оставшись один на один с лейтенантом, он спросил, что произошло на занятии. Иванов всё как «на духу» рассказал, признал свою вину в применении физической силы в отношении рядового Нуритдинова.

– Это конечно не педагогично, – глубоко вздохнув сказал комбат, но иногда в нашем мужском коллективе без этого нельзя. Вам первое время будет не легко, я это хорошо понимаю, поэтому даю как бы «фору», чтобы вы быстрее утвердились в коллективе. Но о рукоприкладстве, чтобы я больше не слышал. Есть много других методов, чтобы заставить солдат уважать и подчиняться. Поговорите с ротным. Он толковый офицер, обязательно подскажет. Всё ясно?

– Так точно! – ответил Иванов. На душе у него немного отлегло.

– Хорошо, тогда идите и пригласите ко мне Нуритдинова, – закончил комбат.

Неизвестно о чём говорил комбат с солдатом, но минут через двадцать тот вернулся в подразделение поникший, обиженный со вспухшими, заплаканными глазами. Не захотел за него вступаться земляк, здесь было не так, как на гражданке: «Земляки, наших бьют!» Здесь была Армия!

Комбат третьего танкового батальона майор Ибрагимов представлял собой сорокатрёхлетнего, немного сутулого, чуть выше среднего роста мужчину. По утрам, зайдя в казарму, он каждый раз методично обследовал все её помещения и стоило ему где-нибудь увидеть паутину, он тут же хватал первого попавшего под руку старшину, дежурного или взводного и кричал: «Паутынеэ! Паутынеэ!» Видно для него это было что-то совершенно страшное и непостижимое. На утреннем разводе поэтому поводу устраивались бурные разборки, в результате которых кто-то получал дисциплинарные взыскания. А так, в целом, комбат был неплохим человеком. Служба для него уже подходила к концу. Главное, о чём наверно думал комбат, это как-бы получить подполковника, спокойно уйти на «дембель», вернувшись в свой любимый Узбекистан.

Иванов быстро втягивался в новую армейскую жизнь. Занятия с личным составом проходили чуть ли не круглосуточно. Стрельба меняла вождение, строевая – занятия по тактике, уставы – политподготовку и тому подобное. По утрам проводились кроссы на три-шесть километров. И везде рядом с солдатами находился Николай. Годы, проведённые в суворовском и танковом училищах не прошли даром. В свои шестнадцать лет в Калининском СВУ в канун празднования 23 февраля он совершил свой первый лыжный «марафон» на двадцать пять километров! В Челябинском танковом училище, несколькими годами позже, уже на пятьдесят километров! Так что там для Иванова были эти кроссовые километры. Главное он хотел быстрее найти контакт с людьми, чтобы они воспринимали его как своего старшего товарища, командира, а не как надсмотрщика. Кроме того, ему не хватало практических знаний по организации и проведению занятий по вождению, стрельбе, техническому обслуживанию машин. Военное училище больше давало теоретических знаний, а здесь кругом была практика. Огромные, мощные боевые машины требовали к себе профессионального отношения. Надо было учить стрелять, водить, обслуживать восемнадцати-двадцати летних пацанов, пришедших в армию практически прямо со школьной скамьи. Самому лейтенанту Иванову недавно исполнился двадцать один год и полностью осознать, какая на него свалилась ответственность, тогда он был ещё не в состоянии. Молодой задор, честолюбие разжигали желание показать и доказать, что он уже всё может, что ему всё по плечу. Но, как показал вскоре случай, это было далеко не так.