Константин Кураленя - Казна Империи

– Дак я это, размяться, – пролепетал солдат.

– А оружие, которое тебе родина и партия доверили, ты дал осуждённым покараулить? – голос Щуся от напряжения слегка подрагивал.

– Никак нет, товарищ старший лейтенант, карабин был при мне, – от испуга солдат едва не перекрестился, но, по всей вероятности вспомнив, что он уже комсомолец, вовремя опустил метнувшуюся было вверх руку.

– Ты кого охраняешь, боец? – продолжал нагнетать атмосферу Щусь.

– Дык заключённых.

– Не-ет! Тебе приказано стеречь врагов народа! – палец старлея многозначительно завибрировал перед носом и без того мокрого от пота солдата.

–

Оне расконвоированные, – предпринял последнюю попытку оправдаться конвоир.

–

Враг всегда остаётся врагом, какое бы обличье он ни принял. Доложишь о произошедшем своему начальству, а я проверю, – закончил воспитательный процесс начальник и самодовольно огляделся по сторонам.

Мне очень захотелось подойти к старшему лейтенанту и от души врезать ему между глаз. Я даже представил, как мой кулак расплющивает по щекам его крючковатый нос. Но чем чёрт не шутит, может быть, это ещё произойдёт.

Все остальные свидетели неприятной сцены, словно по команде, отвернулись в разные стороны. Триумф воспитателя не состоялся. Не дождавшись аплодисментов, Щусь раздражённо сплюнул себе под ноги и отдал команду собираться.

Подгоняемые окриками охраны, мы стали свёртывать лагерь. Пока мы собирались, подчинённые Коларова закончили обед, и от берега мы отошли одновременно.

–

Ачан, однако, – голос нашего проводника оторвал меня от размышлений о превратностях человеческой судьбы.

Проводника звали Федя Заксор. Он был из здешних нанайцев. На ниве обращения местных аборигенов в истинную веру приходское духовенство потрудилось на славу. За семьдесят с небольшим лет официального присутствия русских на амурских берегах почти всё коренное население стало Ваньками и Кешками, научилось лихо пить водку и выражаться по матушке. Вот уж воистину прогресс не остановишь.

Я вгляделся в знакомые с детства очертания берега. Сехардна тысяча восемьсот шестидесятого мало чем отличалась от Ачана девятьсот тридцать третьего. Разве что среди замызганных чумов появилось несколько рубленых домов. На крыше одного из них развивался красный флаг. Надо думать, что там располагался местный сельсовет.

– Сельсовет? – поинтересовался я у Фёдора.

– Красный чум, однако, – выпустил он из зубов обгрызенный мундштук деревянной трубки. – Сельсовет по другую руку будет.

Я с удивлением посмотрел на проводника. Красный чум – это что-то новенькое.

– Изба-читальня! – неожиданно осенило меня.

– Кто шибко умный, книжки читает, кто песни поёт, – подтвердил мою догадку Федя и, улыбнувшись, добавил: – Хозяйка шибко умный и красивый, всем интересно.

– Русская?

– Русская, красивей нанайки, однако, – словно удивившись, что кто-то может быть красивее нанайской женщины, повторил он.

Я непроизвольно улыбнулся – много ты их видел-то, русских женщин? Хотя и местных аборигенов столько, что можно по пальцам перечесть. Так что сравнивать Фёдору в принципе не с кем, выбор-то не богат.

В Ачане мы останавливаться не стали, а выплыли на открывшуюся перед нами гладь озера Болонь. Когда описываешь подобные места, то хочется найти такие слова и эпитеты, чтобы у читателя дух захватило, но на ум приходит всё простое и банальное. А может быть, так и должно быть? Зачем описывать чудо, созданное Всевышним, если оно и так чудо, и не нуждается в особом представлении?

Когда-то в далёком детстве, учась в четвёртом классе, я впервые попал на его просторы. И меня, человека ни разу не видевшего моря, навеки покорили ширь и размах озера. Длинною более тридцати и шириною около десяти километров водной глади произвели на меня неизгладимое впечатление. А когда моим глазам открылся остров Ядасен, рождённый некогда вулканом, то я почувствовал себя Колумбом, а спящий вулкан стал моей Америкой. Я стоял на склоне вулкана и швырял в воду «булыжники», которые почему-то не тонули. Потом, взрослые сказали мне, что окаменевшая вулканическая порода легче воды. Потому и не тонет. А тогда – мою душу переполнял восторг. Ведь, оказывается, совсем рядом так много небывалых чудес и неразгаданных тайн, которые мне предстоит ещё изведать. Разве мог я тогда подумать, что когда-нибудь попаду сюда в робе арестанта вместе с участниками экспедиции по поиску сокровищ Золотой империи чжур- чжэней? Но меня, теперешнего, такой поворот судьбы почему-то совершенно не смущал.

Прикрывая глаза от жарких лучей августовского солнца, я с волнением глядел на выступающие друг из-за друга мысы. В затуманенной зноем дали проступали неясные очертания Ядасена. Всё, как тогда, в первый раз.

Вы можете подумать, что обо всём этом я размышлял, расслабленно греясь на солнышке? Отнюдь нет, попутно я успевал ворочать тяжёлым баркасным веслом. Плывём двумя баркасами, распаренные солнечными лучами и нелёгким трудом. Арестанты скинули свои убогие, пропитавшиеся потом одежонки, но солёные ручейки по- прежнему стекали меж лопаток и заливали глаза.

Ободрённые нашим примером, конвоиры попытались сделать то же самое, но их попытки самым решительным образом были пресечены командирским рыком старшего лейтенанта:

– А-атставить! Э-тта какой же вы пример подаёте этим отщепенцам и прочим врагам народа нарушением уставов по форме одежды, мать вас в такое-то ядрище! На вас смотрят угнетённые пролетарии всего мира, а вы форму одежды нарушать? – выдал он замысловато.

Потянувшиеся к пуговицам руки в одно мгновение оказались вытянутыми по швам, хотя сидя на банках этого сделать практически невозможно.

Мы едва сдерживали смех, а я подумал, что пролетарии всего мира только и думают, как бы подловить нас голышом и на этой почве разочароваться в наших идеях.

– Попомни моё слово, эта сволота ещё и до генерала дослужится, – шепнул мне в затылок Рваный.

– Не, – скривил я губы. – Он ещё с нашим братом на одних нарах насидится.

– Не скажи… – сделал попытку вступить в дискуссию Рваный, но на полуслове остановился.

Щусь с подозрением вглядывался в чересчур серьёзные лица контингента. Но чрезмерно выпученные от натуги глаза смотрели куда угодно, но только не в сторону старшего лейтенанта. Мне же подумалось, что не зря для выполнения этого деликатного задания начальник зоны выбрал именно такого дуболома. По сути Щусь являлся таким же расходным материалом, как и мы, его дальнейшая судьба рисовалась мне мрачными красками.

Ещё когда мы стояли на слиянии Сия и Серебряной, я случайно услышал, как Щусь и Коларов говорили о совместном маршруте. К вечеру мы должны были дойти до Олготской бухты, там находился недавно организованный склад продовольствия и различных материалов для изыскателей и будущих строителей железной дороги. На этой базе получим всё необходимое и тронемся дальше к стойбищу Джуен, а партия Коларова через реку Харпи выйдет на реку Сельгон. Мы же с каким-то особо секретным заданием отправимся по реке Сюмнюр. Получалось, что до Джуена мы будем идти вместе, а дальше каждый пойдёт своим путём.