Ольга Эрлер - Александр и Таис. История одной любви. Книга первая. Том 2

И вдруг страшная догадка осенила Птолемея: сытый кот, сы-тый! Все смотрят голодными глазами, а он сытыми – уж не потому ли, что насытился? Ах!!! Неужели??? Нет! – Да… Так и есть… Птолемей, задыхаясь, напряг память, отыскивая фактические подтверждения своей невероятной догадки. Их не было; для непосвященного ничего в их поведении не выдавало в них тайных любовников, действительно, ничего. Комар носа не подточит. Но Птолемей был удивительным образом уверен, что он прав.

Земля и боги! Так вот ради кого Таис оставила его три года назад. Разбила ему сердце на мелкие, острые осколки… Ужасное это было время… Он чувствовал себя тогда как сброшенный с Олимпа бог. Как он страдал, подозревал, следил, ненавидел, жаждал мести, как сожалел, как казнил и ел себя поедом! Как… Как все в его положении. Кто испытал это хоть раз – не забудет так скоро. Тяжело ему далось смириться с судьбой, стать только другом. И вот, значит, кто его счастливый соперник. А как же Гефестион? Да и Барсина? Почему она с ним? Почему он прячет Таис? Что за тайны? Хотя, от Александра всего надо ожидать, непонятно, что у него на уме, это только дураки думают, что он ясный и открытый, как молодая жизнь, а он совсем не прост. Птолемей знает это. Хитроумный Птолемей, хитрый, как Одиссей, каким он сам себя считал и каким хотел казаться перед другими. Идиот ты, Птолемей, ничего ты не понимаешь – глух, слеп и туп. Все узнаешь последним, как обманутый муж. Неужели?

Он с отчаянием в глазах смотрел на Таис, на эту упорхнувшую от него сказочную птицу счастья. Он держал ее в руках, да не удержал, лишь алые перья остались в руках, как напоминание о чуде. Потом взглянул на Александра. И в этот момент Александр медленно перевел свои сверкающие, льющие свет глаза на Птолемея, и его взгляд ясно и недвусмысленно сказал: «Да, Птолемей, ты совершенно прав». Мистика какая-то…

Таис, наконец, натанцевалась и под дружные рукоплескания проследовала к своему столу, села, обмахиваясь руками, откинула волосы со вспотевшей спины, отдышалась, приговаривая «воды, воды», выпила, улыбнулась Птолемею, блестя глазами и зубами:

– Ну, что ты такой насупленный? – наклонилась к нему, обвила его шею рукой, прикоснулась своим лбом к его, полыхнула своим жаром, окутала своим дурманом.

– Голова болит, – глухо отозвался Птолемей.

– Пить надо меньше. Пьешь, как фракиец, – она все еще пребывала в радостном танцевальном настроении.

Подошел Клит, после казни Филоты ставший вместе в Гефестионом гиппархом, начальником конницы, поцеловал Таис в разрумянившуюся щечку:

– Судя по тому, как ты танцуешь, могу себе представить, что ты в постели вытворяешь!

Таис быстро переглянулась с Геро, состроила гримаску с подкатыванием глаз, но ответила шутливо-примирительно:

– Да, Клит, но… вас так много, а я одна, – и развела руками с милой улыбочкой. С мужчинами надо разговаривать на понятном им языке.

Птолемей подумал, что прямолинейный Клит по-пьяни высказал то, что думают многие, но скрывают под маской приличий и хороших манер. Птолемей до сих пор не мог забыть ее в своей постели. Ничего не помогало, никакие самые дорогие женщины. Птолемей получал от них разве что временное облегчение; о счастье, которое давала одна Таис, не могло быть и речи. Что с ним случилось, что она сделала с ним? Он грезил о ее скупых ласках, как о чуде! Вот она – власть женщины, не дающейся в руки.

Подошел Гефестион: «Ну, что, напрыгалась, козочка? Правильно, в горах не до танцев будет». Улыбка сошла с его лица.

– За каждыми горами следуют равнины, все будет хорошо, – ответила Таис.

Подошел и Александр, сел рядом с Леонидом, обнял его. Птолемей навострил уши и напряг зрение.

– Отвела душу? Какая же вы красивая пара с Леонидом!

«Да-да, с Леонидом!» – съязвил Птолемей про себя, а Гефестион вслух процитировал Гомера: «… с наслажденьем легкость сверкающих ног замечал Одиссей и дивился» и погладил Таис по коленке, за что схлопотал шлепок по руке.

– Ионийские танцы легче смотреть, чем исполнять. Я даже утомилась.

– Вот-вот, и я о том, – подхватил Александр.

– Скажи еще, ты пришел отправить меня спать…

Александр улыбнулся в ответ.

– Ой, ну еще немножко, – Таис капризно надула губы, как маленькие дети, которые ни за что не хотят в кроватку.

– Ступай отдыхать, Птолемей тебя проводит, – ответил Александр с очаровательной, но не терпящей возражений улыбкой.

Всю дорогу до палатки Таис ругалась с Птолемеем, насколько со сдержанным, осторожным Птолемеем вообще можно было ругаться. Таис с удивлением вспоминала те времена, когда прямота Птолемея умиляла ее. Сейчас же ничего не осталось от открытого некогда, простодушного парня. Разве может человек так измениться? Да и был ли он действительно когда-то простодушным?

– Ты провоцируешь мужчин и когда-то дождешься неприятностей. Зачем ты кокетничаешь, завлекаешь?

– Я завлекаю?! – Таис вытаращила глаза и прижала руки к груди. – Ты меня знаешь не первый день, и все остальные тоже. У меня и мыслей никогда не было кого-то завлекать.

– Я верю, что ты это делаешь не нарочно. Но это… так выглядит, мужчины это так воспринимают.

– Птолемей, я танцую, потому, что мне так хочется. Я – так – живу! Если мне хорошо – я танцую, если мне плохо – я пою. А то, что у мужчин одно на уме – то это их забота, а не моя.

– Таис, я только беспокоюсь за тебя… о тебе, – он от волнения оговорился, – потому, что я знаю мужчин…

– Да, я их действительно не знаю, несмотря на то, что всю жизнь имею с ними дело, – согласилась, перебив его, Таис.

– Я хочу тебя защитить, а не в чем -то ограничивать.

– Ах, я сама в состоянии постоять за себя.

– Я хочу на тебе жениться! – неожиданно выпалил Птолемей.

Таис от удивления открыла рот, а потом все же рассмеялась.

– Ты с ума сошел! – в перерывах между смехом она с сожалением смотрела на него. – Ты ведь уже женат!

– Я разведусь…

– Ну зачем же разводиться с дочерью Антипатра, это неумно. Да и я не собираюсь замуж. Тебе что же, хочется лишить меня всякой жизни, запереть в гинекее (женская половина дома) и засадить за прялку?

Птолемей уже пожалел о своем порыве. Сегодня ему хватило поводов, чтобы возненавидеть себя. И все же он задал свой последний и самый глупый вопрос:

– Да ты любила ли меня когда-нибудь? («Идиот! Что ты делаешь? Она же не умеет лгать!»)

Таис поняла его состояние. Она вспомнила его двадцатидвухлетнего, сидящего в ожидании на траве возле ее калитки, в Афинах, восемь лет назад. Разглядела в полных отчаяния глазах его тогдашние, полные надежды, и ответила: «Да». Она не лгала, в тот момент, – пусть только в один этот момент, – она любила его.

Почему мы любим? И почему именно эту? Может быть, мы сами наделяем объект обожания всеми прелестями именно потому, что любим? И любимая не более, чем образ, форма, в которую мы вдыхаем нужное нам содержание. А любовь – ни что иное, как наполнение формы всем тем, что мы желаем для себя. А стоит любви уйти, и уходит все то, что мы вдохнули; человек теряет всякую прелесть, все достоинства, оставляя нас недоумевать, что же мы так любили в нем?