Ольга Эрлер - Александр и Таис. История одной любви. Книга первая. Том 1

– А как же!? Я предупреждал тебя, чтобы ты не пыталась вить из меня веревки.

– Я не пытаюсь, что за вздор!

И вдруг неожиданно, даже для себя, спросила:

– Мы – друзья?

Вот тут она его поймала. Он открыл рот в замешательстве. Потом все же усмехнулся ее находчивости – на этот смелый вопрос можно было ответить только утвердительно. Так он и ответил после долгой заминки.

– А в дружбе важно равенство. Так вот, я не пытаюсь вить из тебя веревки, я только борюсь за свои права.

Александр развел руками и покачал головой. Таис обожала, когда он так делал.

– Это в тебе афинское заговорило. Все вы такие – демагоги. Смотри, собаку против меня настроила, – он указал на Периту, с укором глядевшую на своего хозяина. – Ты – ненормальная, я тебе уже это говорил.

– Другим я нравлюсь, – обиделась Таис. – Один ты ищешь, что бы во мне покритиковать!

– Я тебя критикую?! – воскликнул Александр, уставился на нее своими квадратными македонскими глазами и прижал руки к груди. – Я хотел, чтобы тебе было лучше, а мне – спокойней! (Это у него вырвалось, огорчило его и порадовало ее). Теперь надо будет отрывать Птолемея от дела, чтоб он смотрел за тобой.

Таис поняла, что остается, но еще находилась в пылу спора:

– Ах, значит, он заботится обо мне по твоему приказу?

Александр откинулся вместе с креслом и покачался на его задних ножках, потом, наслаждаясь, улыбнулся:

– Нет, не по приказу, по моей просьбе и по своему горячему желанию… борец за права. И все-таки, несмотря на твое невыясненное, но несомненно божественное происхождение, жизнь в Афинах оставила на тебе свой базарный след.

– Я молчу, пусть последнее слово останется за тобой, – улыбаясь, пролепетала Таис, глаза же ее победно блестели: «Ты же сам рад, что я остаюсь.»

Перита, которая поняла все как сказанное, так и не сказанное не хуже участников разговора, одобрительно гавкнула, и, вытянув шею, улеглась у ног горячо любимого хозяина.

Вот так все получилось. Александр не сгущал краски – Таис действительно с непривычки пришлось очень тяжело. Но она научилась мужественно сносить непомерные физические нагрузки, бурчащий от голода желудок, хроническую усталость, ночной холод в горах, невозможность согреться и выспаться в продуваемой всеми ветрами палатке. Удивительно, что она ни разу не заболела! Только когда они останавливались в населенных пунктах, и Птолемей устраивал ей хорошую квартиру, Таис удавалось помыться и немного прийти в чувства.

Жизнь в пути, казавшаяся летом веселым приключением, захватывающим путешествием, зимой заметно утратила свою привлекательность. Но Таис терпела трудности ради возможности быть рядом с Александром. Даже если бывало, что Таис по нескольку дней не видела его, не говорила с ним, ей было важно осознавать себя участницей его жизни. Она была рядом.

Иногда случались трогательные вещи, вознаграждавшие ее за все муки: как-то перед переходом через горы, на которых лежал глубокий снег, Александр обратился к стоящей рядом Таис: «Ну-ка, покажи ноги». Таис, не долго думая, с невинной улыбочкой подняла платье до… самого предела. «Я сапоги имел в виду!» – уточнил Александр ко всеобщему хохоту. Разве можно передать словами, что чувствовала она, неожиданно услышав за спиной его ироничное: «Ну, как дела, упрямица?» Или, глядя с обрыва на серое зимнее море: «В воду не тянет?» А сам улыбается во все зубы, глаза хитрые, на щеках румянец с размытыми краями, волосы треплет холодный ветер. Конечно же, скажи он Таис в эту минуту – прыгай, она прыгнула бы, не задумываясь.

Вот так ведь бывает, как это не странно – бывает. Кто знает, тот поймет, а кто-то, может быть, поймет, и не зная.

– Ты понимаешь, чего ты от меня требуешь?! – с отчаянием в голосе воскликнул Александр.

Это был не первый разговор на эту тему, но самый тяжелый, ставший решающим.

– А ты считаешь, что я не имею на это право? – возмутился Гефестион.

– Она ни в чем не виновата, и она несчастлива…

– Поэтому и я должен быть несчастлив? За что? Почему? В чем я так провинился, что ты разбиваешь мне сердце?

Гефестион не мог говорить, его душили рыдания. Он был невменяем от горя, а Александр не мог смотреть на его страдания. Голова шла кругом, и он не знал, как ему поступить, потому что как бы он не поступил, его решение оказывалось роковым. Кем пожертвовать: Таис – в угоду Гефестиону, Гефестионом – в угоду Таис? Собой-то придется пожертвовать в любом случае! И в любом случае кто-то (или все?) оказывался в проигрыше.

Может, Гефестион прав и лучше не втягивать ее «во все это, пока еще не поздно»?

Гефестион рыдал всю ночь. Без перерыва. Какая-то невероятная истерика. Такого не было никогда. Значит, он прав, происходит что-то непоправимое. Иначе откуда такая мука, такое неприятие. Значит, чего-то Александр сам не понимает.

Александр знал, что может подчинить любую чужую волю – по-хорошему или по-плохому, все равно. Но Гефестион был исключением. Он был вне других. Он был его самым любимым, самым ценным сокровищем, его половиной, его лучшим «я». Их жизни переплелись, соединились в одну, как в толстый канат, который уже не раскрутишь. Их дружба казалась непоколебимой и вечной, необходимой и естественной, как воздух. И вдруг такое… Такие душевные терзания со стороны Александра и такое отчаяние со стороны Гефестиона.

Он был изумительный – Гефестион, прекраснейший, достойнейший человек. Но… Он был ревнив. Всегда без повода, и всегда Александр мог его приструнить и успокоить, потому что – без повода… Сейчас же повод был, а виноватых – не было. Какие могут быть виноватые? Раньше «умеренная» ревность Гефестиона даже, смешно сказать, тешила самолюбие Александра, не мучила так, ибо царь не догадывался о ее размахе и силе. Сейчас же ее убийственная сила коснулась всех троих и требовала свою жертву.

А вышло все так. Они находились как раз в Ликии, в горах, где на склонах лежал мокрый снег, что вызвало повышенный интерес у Таис, ибо настоящий снег в своей жизни она видела впервые. В сумерках вдруг повалили густые хлопья, о чем кто-то и сообщил ужинавшей в шатре Александра компании. (На привалах Александр по возможности устраивать теплый ужин для своего окружения, во время которого они отъедались, отдыхали, а заодно обсуждали дела.) Услышав про снег, Таис в одном платье выскочила на улицу. Александр снисходительно усмехнулся, взял свой плащ и пошел за ней, верный роли заботливого покровителя, которую он играл по отношению к ней.

Таис зачарованно, с блаженной улыбкой глядела в розовое вечернее небо, на неповторимое по красоте зрелище – завораживающий танец снежинок. Александр подошел сзади, укутал ее в плащ, и задержал руки на ее плечах. Теперь они оба ловили снежинки на свое лицо и оба чувствовали… свое единство. По ее щекам медленно, в темпе падения снега, катились слезы. Они стояли так – рядом, и смотрели в одном направлении – в сумеречные небеса. Им казалось, что не снег опускается сверху, а они медленно подымаются в небо. Таис повернула к нему лицо: «Я хочу умереть сейчас, потому что лучше уже не будет.»