Анатолий Крикун - Жизнь прожить – не поле перейти. Книга 3. Семья

– Погодите шуметь -дитя разбудите. Пусти в дом

партизана, пусть согреется, а поутру на свежую голову и поговорим, – прервал разговор Степан.

Вышла Меланья и повисла на шее Василия. Фёдор оторвал её и подтолкнул Василия в горницу. Василий сбросил полушубок у печки и поставил валенки сушиться. Лёг на полу на полушубок. Мать принесла из сеней тулуп и холодную подушку и соорудила на полу постель. Когда приготовила наспех поесть, то Василий уже спал крепким сном. Мать в темноте посидела рядышком на табурете, повздыхала и поплакала. Степан всю ночь так и не смог заснуть. Когда закрывал глаза, то на снегу снегири клевали красную калину.

Когда начало светать, мать затопила печь и принялась за извечные хлопоты – как накормить мужиков, которых в доме уже стало четверо. Несколько раз она подходила к кровати где спали Мария с младенцем и лежал, с закрытыми глазами, её старшенький Степан ставший отцом. Младенец во сне посапывал уткнувшись в грудь матери. Степан, размежив ресницы, с нежностью смотрел на личико

младенца и лицо Марии, по которому во сне блуждала

блаженная улыбка. Во сне она казалась ему ещё более прекрасной, чем когда-либо ранее. Василий, покашливая, поднялся с пропахшего дымом костров полушубка и

осторожно вышел во двор. Кряхтя, за Василием встал отец и вслед вышел во двор. Степан, растянув своё тело,

сбросившее усталость, нежился в тепле. После недавних потрясений душа нашла успокоение. Так бы лежать и

лежать, как в детстве на жарком солнце на берегу реки- беззаботным и весёлым. В печке трещали дрова, в печной трубе ветер затянул свою песню и за печкой трещал

сверчок. Миром, спокойствием и теплом веяло в отчем доме. Все заботы и тяготы суетной жизни, казалось,

растворились в тепле натопленной горницы и робком

солнечном весеннем лучике, что улыбчиво заглядывал в окошко. Тепло и запах человеческих тел, излучающая тепло белёная русская печь, с духом берёзовых крупно колотых дров, настраивали мысли Степана на мирные житейские заботы. На крыльце кто-то затопал по доскам отряхивая снег с обуви. Быстрые шаги протопали по доскам в сенях. Отворилась дверь. Клубы холодного

воздуха вползли через порог в нагретый дом. В дверях

появилась с непокрытой головой Наталья. Растрёпанные

волосы, раскрасневшееся лицо, расхристанный чёрный

жакет говорили о спешке и волнении. После свадьбы Степана она прибрала нерешительного в любовных делах Василия к своим хозяйским рукам и зачастила в гости к Дробкам, которые смирились и думали о складывающейся новой семье. Все дети остепенились, пришла пора

зрелости. Наталья уже готовилась к свадьбе, а Василий, сговорившись с мужиками и в паре с начальствующим над ними Петром, в небольшом отряде ушёл в лес, не спросивши отца на помощь повстанцам. Увидев рано утром одного из повстанцев, опасливо крадущегося вдоль полутёмной улицы, она поначалу не сообразила к чему бы это, а придя домой и посидев, вдруг взвилась и понеслась как гусь, махая руками как крыльями, вдоль улицы к дому

Фёдора. Наталья ворвалась в дом. Меланья выскочила с кухни и замахала руками:

– Т-с-с! Не буди дитя! Твой шармач с отцом где-то во дворе. Наталья осторожно прикрыла дверь и быстро слетела с крыльца. Василий с охапкой дров стоял у бани с

виноватым видом. Наталья с налёту боднула его головой в грудь. Дрова посыпались ей на ноги, а Василий сел в

сугроб. Наталья стала бить его кулаками в грудь, а потом рухнула на него и заревела, как малая девчушка на весь двор. В сарае подпевая ей замычала корова. Из сарая вышел Фёдор с вилами, с крыльца спускался, накинув на плечи шинель, Степан.

– Цыц!, -рявкнул Фёдор.– Хватит голосить! Живой дурень и слёз твоих, Наталья, не стоит. Сядемте на время, разговор есть, а ты, Наталья, в дом иди скорей к бабам, а то

застудишь задницу. На мальца взгляни, да не сглазь. Я твои глаза знаю, Ваську как телка водишь, а он – не мычит и не телится. Когда Наталья скрылась в доме Фёдора, тот присел на крыльце и пригласил сыновей сесть с двух боков. Степан сел по правую руку, Василий, с опаской присел, слева- знал что рука у отца тяжёлая. Достал из кармана полушубка кисет с табаком, но Фёдор так зыркнул на него глазами, что тот быстро отправил его назад в карман.

– Это кто тебя обучил табаком греться да по лесам шастать? Бросай баловство! Скажи ка лучше, что тебе в

доме не сидится? Теперь, поджав хвост, как битый пёс,

прибёг, а нам за тебя ответ держать?

– Сам отвечу, коли придётся перед властью, а от мужиков отстать не хотел, за дело общее шёл. Помнишь, батя, как продотряд у нас после Колчака по нашим амбарам

прошедшего, то что успели схоронить, всё подчистую

выгреб, как ты проклятья сыпал. Власти говорили, что

продотряды отменили и продразвёрстку ввели, только нам

от того не полегчало. А Лёшка Лешак к нам и чехов водил да свой зад от отца родного повредил, а теперь в бедноту записался и в комитет выбился и активисты вышел. А за хлебушком когда пришли, Лешак всё что вынюхал, лазя по дворам, и выложил. Всех крепких мужиков, гнида, разорил и к нам заглянул. Много с той поры у тебя, батя, хлебушка осталось?… Молчишь! Лешака сейчас нечего бояться. Сгинул он не без нашей помощи. Если хочешь отыскать, то в лесу на осине он болтается. Только ждите по осени опять явятся комитетчики и опять песни запоёте под их ружья-балалайки. Они с наших хлебов кормятся, так как ни лошади, ни своего хлебушка у них нет, зато их власть советская и голубит. Деревня наша не безбедная и мимо нас их телеги не проедут. В городе сколько чинов-

прихлебателей развелось, да в армии красной, пишут, скоро пять мильонов будет. А других армий сколько развелось:

и белые, и интервенты со всего мира, и лесные разбойники,

и городские бандиты. У царя столько не было! Заводы

стоят, торговли нет, а всем кушать подай. У Степана, вот, ещё один рот появился и его кормить надо. Так что, нам на них задарма батрачить? Мужики в лесу решили, что если развёрстка не отменится, землю пахать, чтоб не

надрываться для того чтоб досыта есть этой власти, а чтоб семье на прокорм хватило, а если они у мужика всё заберут и его изведут, то через год и сами сдохнут.

– Экие мудрецы- экономисты, – прервал его отец. – Хотите власть на колени поставить! А не боитесь, что она вас подомнёт и по миру пустит и от мудрствований ваших только пшик и выйдет и самим хуже станет! Всё у вас загребут: и земельку и инвентарь и лошадок и беднякам в артели передадут и в ваши дома заселят, а вас на выселки в Сибирь упекут и на пустом месте бросят. Земли там край непочатый и ежели жить захотите, то и там для комуннии землю распашите. У бедноты то брюхо, не как у тебя устроено. Они и потерпеть могут и нужду знают. А ты, хоть один годок на Урале голодный помнишь? Молчишь? Нет у тебя на памяти этого. Блины со сметаной за столом не