Валерий Горелов - Вразумление красным и комфорт проживания

Мюнхен. 1972 год. Борис Кузнецов (мой вес 57 килограмм) становится олимпийским чемпионом. Праздник в нашем весе, хотя я уже продвигался в 63,500. Рос парнишка.

***

Те два года прошли как-то определенно и особо бескровно, мама и папа жили совсем уже плохо, бабушка курила и болела. Я начал подрабатывать, но получалось не очень. Не то чтобы ленился, просто контроль под такой возраст был неустанный, подглядывали и подслушивали всегда и везде. Специальности учился лишь бы-лишь бы, но успевал и даже получал стипендию. На демонстрации в ноябре не захотел нести красный флаг, а на это как-то и внимания не обратили. Хороший был техникум, знаю точно, у других было строже.

В тот ноябрь, в местном клубе отлупил хулигана за приставания к барышне и получил эмоции на долгую память. Пошел ее провожать по стылой грязи, в полной темноте. Где-то, у ее дома припарковались в сломанной и зассаной будке-остановке. И я, сегодняшний герой, тогда первый раз и поцеловался. Лица-то ее, я толком и не разглядел, но ощущения, когда под резинку трусов руку засунул, остались эталоном. Там было мягко и очень горячо. Потом я бежал до дома по шпалам узкоколейки и нюхал замерзшую в смерть руку. Такого больше не было, было или холодно и скользко, или шершавая шагрень. Может, у юности рецепторы ощущения и запахов другие? Но они были самые лучше. Приближалось совершеннолетие.

***

В тот год, 1826, когда Волконский, Трубецкой и Оболенский были загнаны в свинцово-серебряные шахты Благоунского рудника, Гурий Васильев бежал с Нерчинской каторги. Прошел по Шилке, вышел на Амур и добрался до устья. В 1827 году, в осень, достиг земли гиляков. Весной на гиляцкой лодке вышел в Охотское море и добрался доУдинского острога. На его показаниях, генерал-губернатор Восточной Сибири Лавинский основал свои виды на приобретение реки Амур. На проект и предоставление ему полномочий, ответа из Петербурга не последовало.

Беглый Гурий Васильев доложил также, что гиляки ему очень убедительно рассказывали, что русские давным-давно были в устьях Амура и на острове. У них есть доказательство – золотой бог русских, которого они прячут, так как за ним манчжуры охотятся. Но бога Васильев не узрел, а будучи старовером, да еще и разбойником, был очень неравнодушен к тому предмету. Где он – Гурий так и не дознался, но на зимовке в одном из поселений, ему показали холмик, и что вроде там лежит гиляк с коробом от того бога. Беглый знал, что гиляки не хоронят, а как язычники, сжигают покойников, и не поверил. Всю зиму он размышлял, а весной тайно раскопал могилу. В земле лежал истлевший гиляк, прикрытый странного вида, очень ровно прирезанной доской, высотой около двух аршинов и шириной в четыре дюйма. Гурий, житель леса, ни с чем не мог сравнить то, что увидел перед собой, но и ценного ничего не узрел. Бросил, где нашел, злобясь на гиляков и предстоящую дальнюю дорогу.

***

Петр, дед 1893 года рождения, стрелочник на железной дороге, был арестован 1 октября 1937 года и расстрелян по приговору «тройки» НКВД 19 декабря 1937 года. Захоронен в городе Ворошилов (ныне Уссурийск). Отец, Николай, 1922 года рождения, ушел на фронт в 1941 году, в октябре 1943 года пришла похоронка. Сам Петя родился под ноябрьские 1944 года, но был записан как сын Николая, с его фамилией. Петя всю свою семнадцатилетнюю жизнь прожил с теткой, сестрой матери. Мать сама давно убежала из этих мест, с гусаром, наверное. Тетка была одинокая и всегда злая, но Петю по-своему любила, хоть и не воспитывала. Воспитывала его общественность, Петя рос мальчиком активным, любознательным и правильным. Все у него было правильно: и оценки в школе, и поведение всегда и везде. Даже в футбол бегал играть в пионерском галстуке. В училище железнодорожников поступал с характеристикой дисциплинированного и активного комсомольца. Правда, в комсомол не очень звали, но деда реабилитировали постановлением Президиума Приморского краевого суда в июле 1957 года, и все наладилось. Это были первые шаги в бессмертие тогда еще юного тимуровца. Они себя обессмертят и прославят предательством своих престарелых красных наставников и ворвутся в следующий век новым сословием.

Пока все было тихо. Петя тянул руку на занятиях, тянул руку на собраниях, осуждал прогульщиков, и в строю был первым запевалой. В семнадцать лет его избрали секретарем комитета комсомола училища. Триумф и почет тем, кто следует октябрьской программе от 1961 года «Построение коммунизма за 20 лет». Петю привлекают в комиссию райисполкома по изучению лиц, посещающих церковь. А также – в сектор внедрения в жизнь советских людей новых праздников. Рождество заменить проводами зимы, Пасху – праздником «Музыкальная весна», Троицу – днем русской березки. Теперь он уже Петр Николаевич, земля его – это большое село, крупный железнодорожный узел. Все, что было здесь, так или иначе связано с железной дорогой, как и большой пионерский лагерь между двумя сопками в трех километрах от села. По поручению райкома комсомола Петя был направлен туда старшим пионервожатым в первый отряд, к самым старшим. Вот такое доверие на три недели в июне. Кто бы знал, что те три недели станут даже не ступенькой, а гигантским прыжком в карьере комсомольца Пети?

К линейкам, горнам и рапортам у него всегда были уважение и сноровка. Все было чистенько, аккуратно и всегда по распорядку дня. Директриса, старенькая и глуховатая, Петей была очень довольна и всем вожатым его ставила в пример. Отряд у него состоял из двадцати девочек и двадцати мальчиков и носил имя Глеба Жеглова. Гимн пионерии, к которому приложили свои таланты Н. Крупская и Д. Фурманов, был их отрядной песней. «Взвейтесь кострами синие ночи! Мы – пионеры, дети рабочих!». Пионерский костер – это не просто огонь, это призыв, это клятва верности и участия во всех делах и начинаниях. Смена подходила к концу, и все готовились к этому действу. Все хотели на речке, а это было километрах в двух от лагеря. Директриса разрешила, а это волнительные прижимания и слезы расставания. За день готовились. У всех кеды, ведро картошки, соль, десять бутылок лимонада, топорик и лопатка. Один горнист, два барабанщика, сорок человек в четырех отделениях с пионервожатыми, и Петр Николаевич – в часах, с перочинным ножом и спичками. У них будет ранний ужин и поздний отбой – на зависть остальным отрядам. Они должны пройти с отрядной песней полтора километра в сопку и километр под сопку. Дорога песчаная и сухая. Завхоз ходил в разведку и все нарисовал, все рассказал, кроме главного. То поняли уже на месте.

***

В детстве Петя ни с кем не дружил, поэтому детство как-то быстро прошло. А не дружил, потому что дразнили некрасиво. Но прочитав «Как закалялась сталь», уверился, что вырастет и отомстит. Да и тетка «выблядком» в сердцах называла, но тетка – дело другое. Тетку он боялся, иногда она его поколачивала за нерасторопность в делах домашних. Наплевать ей было на его пионерский и комсомольский статус, ей бы тоже можно было припомнить. Тетка не пила, не курила, но иногда исчезала на день-два, а возвращалась, всегда сутулясь, со следами побоев на лице и почти всегда дохлую курицу в перьях приносила, говорила по работе, тайное что-то. А тайн Петя не любил, все тайное напоминало ему тайну собственного рождения. Часто втихую он подсчитывал свой возраст ко времени прихода коммунизма и огорчался, что будет уже такой старый. В коммунизме он всегда представлял себя по-разному, то на фоне багрового полотнища, почему-то с усами, то – танцующего в сапогах и красной рубахе танец гопак. Однажды ему привиделось, что Ленин вышел из Мавзолея и закрыл за собой дверь на здоровенный, похожий на Крест, ключ. Но это было во сне, а сон же не тетка, что его бояться.