Борис Споров - Живица: Жизнь без праздников; Колодец

– А что, Евгений Иванович, в Италию с делегацией ездил, так как там насчет этого дела – пьют мужики? – Алексей легонько пощелкал ногтем по запотевшей из холодильника бутылке.

Косарев самодовольно улыбнулся: экий, мол, проныра, знает, что в Италии был в составе делегации. И всё же приятна такая осведомленность.

– Я ведь не только в Италии, я и в Канаде бывал, и во Франции… Везде пьют, но пьяных не видно – культурно пьют…

– Это вот как мы? В зачёт культурно-массовых мероприятий. На лоне природы и с закусочкой! – Но уже тотчас Алексей переключился на другой тон: – Это липа – культурно пить. Где уж пьянство, там не может быть никакой культуры. Просто, значит, меньше пьют.

– А ведь ты, Алексей, не дослушал меня, прервал – и принялся увесисто просвещать… асфальтовым катком.

– Да ну! – нимало не смутившись, воскликнул Алексей. – Надо же! Становлюсь завзятым райкомовцем, хоть застрелись. А я всё-таки перелетихинский, а в Перелетихе у нас не велось такого, чтобы старших с горы толкать… Честное слово, исправлюсь, я послушный, вы уж только, Евгении Иванович, продолжите свою мысль.

– Да какая, к чертям, мысль, да и никакой мысли… Ведь на любых уровнях всякий раз заходит разговор об алкогольной политике, то есть об алкоголе как о государственной статье дохода… Так вот я и хотел сказать: научим пить культурно – и проблема снята. Главное, чтобы питие не мешало трудовой активности.

– Научишь, – пробормотал Раков, – хрен вот научишь: нажрёмся, да ещё и похвалимся на весь мир – вот мы какие, богатыри… башмаками по трибуне стучать могём.

– Стучать-то всяко умеем, – ввернул Алексей.

– Это уж точно, – сокрушенно согласился Косарев, – любим крайности, любим.

– А что, Евгении Иванович, крайность-то согреется. Пока холодная, и выпьем за гостя.

И звякнули рюмочки…

День был теплый и тихий; небо облачное – ни жары тебе, ни духоты. И даже в полдень, когда обычно лес дремлет, пели птицы, в сплошных листьях кувшинок лениво и упруго играла рыба. Шофер с черной «Волги» рыбачил на удочку. Видать, плохо клевало, и он все глубже зарывался в кустарник. Ворча под нос, от костра косился на рыбака Шитиков – не любил он этих оболтусов-шоферов, очень уж своевольны и нахраписты. Белёсо дымился костерок. Углей и горячего пепла было достаточно, и Шитиков глиной из ведра обмазывал крупных толстолобиков, чтобы подложить затем под костер – побаловать гостя печеной рыбкой.

А гость с Алексеем привольно покуривали на крылечке, щурясь прямо-таки на картинный лес, на черноплодную у крыльца рябину, на которой, казалось, и листьев нет – сплошь ягоды; да изредка поглядывали на дорогу – пора бы и за уху, а Сам не едет. Но даже оттяжка ухи «с угольком» не могла испортить настроения! Все здесь дышало такой отрешённостью и тишиной, что надо было родиться Раковым, чтобы сопеть и хмуриться.

Алексей уже намеревался взять спиннинг и показать незадачливому шоферу, как здесь надобно брать рыбку, когда до слуха прорвался шум мотора. И уже через минуту из просеки к озеру выскочил красный «москвичишко». Алексей безошибочно признал машину приятеля – ответственного секретаря районки – и удивился: с какой бы стати решил завернуть?!

«Москвич» нырнул в озерную низинку и не сбавляя скорости выскочил на площадку к дому – тормоза резко визгнули: «Москвич» встрепенулся, задрожал и замер. Дверца открылась и из салона, точно поплавок из воды, вынырнула жена Алексея Ада – вот так номер!.. Алексей было встрепенулся, однако кроме сосредоточенности на лице жены ничего не прочел – стало быть, все в хорошо.

И Алексей восхитился женой и даже вдруг стихи вспомнил, когда-то читанные ей, но, казалось бы, навсегда забытые: «Я так долго тебя искал, По земле серым волком рыскал…» Ведь не девочка двадцати лет – уже тридцать семь, а прелестна, а энергична – живая юность!

На жене были кофейного цвета узкие брючки, кофта лопушками с широким рукавом, на голове косынка с узлом на затылке. Ну и как обычно – косметика на высшем уровне… Нет, что ни говори, а жертва с её стороны была, когда – горожанка двенадцатого колена! – всю жизнь прожившая в Горьком, Ада согласилась ехать в эту дыру – и уже пятый год! В шутку она и соглашалась на пять, на пятерку, на пятилетку…

Ну, Ада, ну, молодец! С каким достоинством поздоровалась она с гостем, как мгновенно подрезала его небрежительной усмешкой – так и заподергивал Косырев босыми ногами, никак не находя им места. Как же ловко и обворожительно прибрала она мужа под руку и увлекла для личного собеседования… И вот эта Ада живет в районном захолустье – да ей в Москве место, на любой площади!

«Все ясно – жена права. Надо ехать, не откладывая ни на минуту. Пусть этот гусак и посидит с Косаревым, скоро и Сам приедет. Всё. Привет».

Алексей на ходу натянул на круглые крепкие плечи серый без подкладки пиджак, повел руками, чувствуя, как во всем теле тайно играет упругая сила.

Косарев пристальным взглядом проводил Алексея, подумав: «А баба-то у него… из тех, и сам он мужик-хват – не засидится… Но далеко вряд ли уйдет», – уже холодно подвел он черту.

Стукнула дверца машины, коротко простонав, утробно уркнул мотор – и «Москвич» под рукой Ады круто развернулся в обратный путь…

Вошел Шитиков, мужик средних лет, кургузый и крепкий… точно из кряжистого комля вытесали, но только лицо успели обработать – и оно у него было моложавое, гладенькое, чистенькое, с выразительными глазами – по-собачьи преданными и лукавыми. Шитиков был рационально медлителен и в движениях, и в разговоре: попусту не тратил силы, а ну как ещё пригодится… Он вытер полотенчиком руки и сказал монотонно, ни к кому не обращаясь:

– Можа, ухи похлебать горяченькой? Готова… Можно и погодить. Так я на воде буду, – пробубнил в ответ и все так же мерно пошел прочь.

– Подвигайся, Раков, повторим, – предложил Косарев, присаживаясь на этот раз не на скамью, а на потертое полужесткое кресло.

Нет, не с этого намеревался Раков начать разговор, да и вовсе не хотел говорить об этом, не намеревался просить – бестолку. А вот как-то так само собою и вышло: открыл глаза, вздохнул и сказал:

– Косарев, мы с вами одного поколения, пять-шесть лет не в счет, так что возрастного барьера не должно быть. И образование у нас у обоих сельскохозяйственное, и оба мы русские… А что, может, обойдем Курбатиху с комплексом?

Косарев легонько подергивал себя за мочку уха и молчал. Молча он наполнил рюмки, молча, без предложения и приглашения, выпил, поморщился – и молча покачал головой: нет, не обойдем.

– Я так и знал. А почему так – дело десятое… Слушай, Евгений Иванович, – Раков поерзал на скамье, – я тут как-то почти всю ночь просидел с председателем-пенсионером, знаешь, литр водки выпили, а ни хрена так толком и не разобрались в понятии. Так вот честно, от души прошу тебя: объясни мне, дураку старому, объясни с партийного взгорка: что значит – неперспективная деревня?.. Вообще, что это такое?