Лен Дейтон - Бомбардировщик

Ганс и Анна-Луиза поделили между собой кусочек яблочного пирога из слоеного теста. Кофе здесь тоже был неплохим, к тому же фрау Вир обычно приберегала для мальчика небольшую чашечку молока. «Людям в крупных городах так хорошо не живется», -думала Анна-Луиза. Жизнь теперь казалась ей невероятно прекрасной. Очень скоро она станет фрау Бах, и все эти дамы в модных шляпках будут кивать ей в кафе уже без той снисходительной улыбки, которой сопровождаются эти кивки сейчас.

Жена архитектора фрау Хинкельбург относилась к Анне-Луизе так же снисходительно, как и все другие, но она, по крайней мере, была приветлива и вежлива. Сегодня она села за один столик с Анной-Луизой и Гансом и стала рассказывать все известные ей новости.

В Альтгартене постоянно рассказывали различные истории о русских военнопленных, которых содержали в здании неработающей фабрики позади пивоваренного завода. Граждане Альтгартена с возбуждением говорили о большевиках и даже немного побаивались их.

– Чтобы русские не вздумали ночью проникнуть за забор, – рассказывала фрау Хинкельбург, – спустили двух злейших сторожевых собак. Собаки были настолько голодные и злые, что даже их хозяева носили толстые защитные перчатки. И все же утром оказалось, что собак сварили и съели. Остались только косточки.

Фрау Хинкельбург сделала паузу, чтобы отрезать кусочек кекса и отправить его в рот. Анна-Луиза почувствовала, что собеседница ждет от нее каких-то слов, до не стала делиться своими замечательными новостями, приберегая их, чтобы наслаждаться ими пока в одиночку. Не успела фрау Хинкельбург проглотить кусочек кекса, как снова улыбнулась Анне-Луизе и продолжала:

– А фрау Керстен хочет посадить яблони за кладбищем и купила земельный участок, который арендовала до этого у фрау Рихтер. Это, наверное, все на те деньги, которые она получает за свой картофель. – Она смахнула крошку кекса с уголка рта. – Я слышала, что фрау Керстен складывает деньги в обитый кожей сундучок, ' который прячет в спальне. Говорят, она не сдает деньги в банк, так как боится, что с нее будут взимать налоги.

– Ее дом заново штукатурят, – сказала Анна-Луиза.

– Да-да, и делают это французские военнопленные, – добавила фрау Хинкельбург. – А вы заметили среди них такого высокого, с крошечными усиками?

– Тот, который отдает всем распоряжения?

– Э-э, если правда то, что говорят о нем и фрау Керстен, он не только отдает распоряжения, дорогая моя девочка.

– Но ведь фрау Керстен почти пятьдесят лет!

– Э, милочка, на старой скрипке еще можно сыграть много замечательных мелодий! -громко засмеялась фрау Хинкельбург и зажала рот рукой таким жестом, который казался ей весьма изящным. Бриллианты на ее пальцах засверкали. – До француза она, говорят, метила кое на кого повыше.

– Что вы говорите! На кого же это? – воскликнула Анна-Луиза.

– На вашего хозяина, дорогая. Анна-Луиза добродушно рассмея лась:

– Герр Бах и эта жирная старая фрау Керстеп?..

– Да-да, милочка, фрау Керстен была бы весьма счастлива иметь такого мужа, как герр Бах, – произнесла фрау Хинкельбург после секундного размышления.

– С герром Бахом была бы счастлива любая женщина.

Фрау Хинкельбург пристально посмотрела на АннуЛуизу. У нее был весьма чуткий слух ко всяким случайно оброненным словам и замечаниям, и она никогда не пропускала мимо своего внимания ни одного косвенного намека.

– В самом деле? – всего только и сказала она на это, но Анна-Луиза поняла, что какая-то доля ее секрета больше уже не оставалась тайной. Фрау Хинкельбург положила свою веснушчатую, унизанную драгоценностями руку на тонкую белую руку Анны-Луизы и заговорщически проговорила: – О, дорогая, вас здесь не было, когда отель «Вальд» был действительно отелем. Какое это было замечательное место! Шеф-повар был француз из МонтеКарло. Сюда приезжали люди изо всех уголков Европы и даже из Америки! Приезжали, чтобы хорошо покушать и остановиться в номерах, откуда открывался очаровательный вид на сады и лес. Летом там сверкали в лучах света фонтаны, играл оркестр. Когда я была молоденькой, то, бывало, открою окна в своей спальне и слушаю, как играет оркестр и доносятся голоса богатых людей. На Мауэрштрассе этих людей обычно ожидали вереницы машин с шоферами. Да, больше такого мы наверняка никогда не увидим.

– Когда война кончится, может… – хотела было возразить Анна-Луиза.

– Нет-нет, мир с тех пор переменился, – перебила ее фрау Хинкельбург. – Места для романтики теперь уже нет. – И снова коснулась руки Анны-Луизы. Кольца на ее пальцах засверкали в лучах солнца.

Обер-лейтенант Август Бах шел вдоль мягкого песчаного берега, освещенного сумеречным светом. По земле стлался туман и, оседая клочьями на холодных деревьях и высоких дюнах, превращал их в крохотные изолированные островки. Ближе к морю ветер кое-где разгонял туман, и то тут, то там показывался золотистый горизонт, но потом Август вновь и вновь попадал в полосу тумана, который окутывал его, словно ватой.

Желтый мак и морская песчанка, обладающие глубокой корневой системой, вели постоянную борьбу за существование с перемещающимся песком, который в один день обнажал их корни, а в следующий погребал под собой не только корни, но и сами растения. Вдоль прибрежной полосы, куда доходила вода во время приливов, как обычно, накопилось множество различных обломков и мусора, покрытых толстым слоем поблескивающей нефти, которая пропитывала свежий бодрящий соленый ветерок неприятным запахом гниения.

Бах постучал ногами, стряхивая с ботинок приставший песок, поднялся по короткой деревянной лестнице и открыл дверь в свое жилище. Когда Бах облюбовал этот возвышавшийся над дюнами ветхий, почти развалившийся домик в качестве своего жилья, его подчиненные подумали, что он сошел с ума. Однако по приказу Баха под домик подвели новые металлические балки, приподняли его и изолировали таким образом от сырости и крыс. Внутри домика были книги, печка, простая солдатская койка, старое кресло и стол, за которым Август работал. В роте связи люфтваффе, которой командовал Бах, насчитывалось сто четырнадцать человек, и он был бы счастлив жить и кушать вместе со своими подчиненными. Однако тем, кто подчиняется приказам, необходимо предоставлять возможность поворчать и пожаловаться в условиях, когда офицер их не слышит, и его маленький домик, расположенный в полукилометре от всех других зданий радиолокационной станции, обеспечивал им такую возможность.

Сейчас Август вспомнил об Анне-Луизе и почувствовал приятное удовлетворение от недавней близости с ней. И тут же подумал, что, поскольку он уже приступил к работе, предаваться сентиментальным воспоминаниям не следует. Август протер линзы своего полевого бинокля и подошел к окну, выходящему на побережье. В это окно на фоне многочисленных дюн были видны здания его радиолокационной станции, а когда не было тумана, то через бинокль можно было рассмотреть верхушки антенн соседней радиолокационной станции, расположенной на этом же побережье.