Максим Зимин - Тень Робеспьера

– Вы правы, но не стоит меня недооценивать. Я помогу. Мне более нечем жертвовать. Я всё потерял, кроме жизни, – признался с горечью Луи.

– А ваш брат? Эжен? Вы про него забыли?!

– Ах, вы помните моего брата! Я его забыл. Он пропал после штурма Тюильри [5] Штурм Тюильри (10 августа 1792 года) положил конец монархии во Франции. , думаю, что он погиб. В вашем дворце началась страшная резня, и те, кто выжил, покинули Францию.

– И вы после всего зверства служите якобинцам? – укорила Мария-Антуанетта.

– Да, но якобинцы ли это сделали? Тем более мой брат поднял на меня пистолет, когда я пытался его образумить. Но пусть это останется в прошлом, остановимся на настоящем. Вы должны помнить мой совет. Я не знаю, кто еще может вам облегчить заключение.

– Только свобода. Разве подобает человеку жить взаперти, будучи вольной птицей?

– Увы, теперь она в руках санкюлотов. Свобода – понятие субъективное. Каждый ее видит по-своему.

– Почему вы перешли на сторону Робеспьера? Вы же настоящий дворянин!

– Потому что я верю в республику, а монархия вырыла себе могилу. Тем более я стоял на стороне третьего сословия [6] Третье сословие – непривилегированная часть населения Франции, в которую входили крестьяне и горожане. . Знаете, я долго наблюдал, как монархия рушилась. Я видел, что единственным спасением для Франции будет перемена.

– Хорошо, это ваш выбор. Перемены – это хорошо. Но такие серьезные, что людям приходится расплачиваться жизнью?

– Не провоцируйте и не играйте с судьбой. Суда не будет еще долгое время. Но в случае чего даже не выглядывайте за решетку. Я желаю вам только добра. Подумайте о детях. После вашей смерти их отдадут на воспитание грубым мужланам. Их сделают такими же санкюлотами.

– Как же, за обычный взгляд уже голову рубят. А мои дети? Какие они хорошенькие! Я боюсь представить их в окружении этих мужланов. Взгляд больше говорит, чем речь оратора.

– Не будем спорить, но, заклинаю, не будьте безрассудной. Любое подозрение лишит вас детей, об этом шла речь в одном тесном кругу высоких лиц. Держите гнев при себе… Прощайте!

Тюренн покинул Тампль и вернулся на улицу Сент-Оноре, где шефа тайной полиции ожидал вождь якобинцев Максимилиан Робеспьер, прозванный в народе Неподкупным. Тяжелые мысли будоражили голову Луи, отчего каждый шаг отдавался в его голове болью. Все худшие воспоминания всплывали, как ясный утренний рассвет, и сжигали надежду на лучшие времена республики.

В тихой и душной каморке за скрипучим письменным столом Максимилиан Робеспьер писал речи для Конвента, где происходили главные стычки между политическими движениями – якобинцами и жирондистами [7] Жирондисты (бриссотинцы) – умеренное республиканское движение во Франции. . Четыре года Робеспьер сражался пером и словом, но за невзрачной ораторской стороной Неподкупного стояли логика и сила пафоса, разрубающего гордиевы узлы жирондистов, ввергнувших страну в бессмысленную войну с Европой.

Робеспьер помнил, как, будучи восходящей звездой в политике, он терпел нападки от врагов и коллег. Все его предостережения и советы не воспринимались серьезно, легкомыслие и пьянящее чувство революции довели до войны с империями и собственным народом.

Когда наступило прозрение, Робеспьер стал значимой фигурой. Он предстал перед врагами в образе ферзя, способного нанести удар на любом участке шахматной доски. Каждый вечер Неподкупный корпел над речами, над каждым слогом, чтобы его доводы и мысли принимались депутатами за истину, от которой отступать не следует, иначе на них обрушится несчастье. Преданный республике, Робеспьер жертвовал здоровьем: осанка его напоминала крестьянский серп, лицо навечно обрело могильно-бледный оттенок, глаза утратили остроту. Неподкупный смирился с этим, чувствуя себя слепым псом, карающим врагов силой закона и жесткостью преданных республике санкюлотов.

В комнату вошла Элеонора, дочь хозяина дома Мориса Дюпле. Скорее даже не вошла, а влетела, как пушинка цветущим летом, когда теплый легкий ветерок гладит травинки и свежие листья.

– Максимилиан, – прошептала Элеонора, поглаживая опустившиеся плечи трибуна, – к тебе пришел Луи. Ты ждешь его?

Максимилиан оторвал взгляд от бумаг, чувствуя себя словно пробудившимся от долгого сна.

– Луи? – рассеянно спросил он и через секунду вспомнил свою просьбу. – Да, пусть войдет, и пусть нас никто не беспокоит, дорогая.

Луи вошел в скромные покои Неподкупного:

– Привет и братство!

– Садись, – раздраженно ответил Максимилиан, указывая на соседний стул.

– Что тебя беспокоит, гражданин? – недоумевал Луи, присаживаясь на соломенный стул.

– Ты меня спрашиваешь? Ты не слышал выстрелы у Тампля?

– Нет, у меня плохой слух, – пожаловался Тюренн.

– Жаль, на площади также не отреагировали. Короля пытались спасти!

– Кто именно?

– Рабочие, нанятые каким-то авантюристом. Только такая порода людей способна пойти на безрассудный шаг…

Робеспьер прервал свою речь, переводя дух. Тюренн заметил, как в последние дни Робеспьер все чаще лишался сил и голоса после жарких споров в Конвенте с жирондистами, отличающимися искусными и энергичными ораторами. Кроме Неподкупного, на трибуну взбирался Жан-Поль Марат, прозванный Другом народа. Слушая прерывистое дыхание Максимилиана, Тюренн медленно и тихо сказал ему:

– Все, что происходит вокруг Тампля, – секрет наших врагов, который я до сих пор не раскрыл.

– Что тут раскрывать? – прохрипел Неподкупный, вытирая шелковым платком пот с лица. – Они хотят похитить королеву!

– Знаю, но их неизвестен план, неясно, кто за этим стоит. Но должен признать, что он действует нахально и непредсказуемо, такие противники внушают страх.

Затем Тюренн подошел вплотную к Максимилиану и попросил:

– Пожалуйста, не трогайте королеву! Не позволяй себе стать палачом… Делай все, что в твоих силах: нападай на бриссотинцев, на своих, ищи предателей, но ее не трогайте!

Максимилиан с подозрением всмотрелся в глаза старого товарища и через минуту размышления ответил:

– Я не собираюсь ей вредить, но голос народа…

– Заглуши его!

– Не перебивай меня! – яростно велел Робеспьер и обронил платок. Тюренн замолчал. Максимилиан, успокоившись, продолжил: – Если народ закричит, то в Конвенте подхватят его волну, и тогда от меня будет мало толку.

– Но ты – первый человек во Франции!

– Во-первых, не для всех французов; во-вторых, я выступаю рупором народа, а не диктатором…

Кобленц – место, где роялисты прятались от революции. Около двадцати тысяч французов (дворяне, придворные, гвардейцы и простые солдаты) до конца соблюдали присягу королю. После казни короля погруженный в зимние сумерки город опустел.