Максим Зимин - Тень Робеспьера

В ясную зимнюю ночь в прусском замке роялисты скорбели о потере Людовика XVI. Принц Конде объявил траур, после чего удалился в свои покои. Вечером 29 января он впустил неизвестного человека.

Незнакомец скрывал лицо за черным платком и, стараясь не попадаться на глаза людям, шел медленно, подобно тени. Все действия доверенного лица принца оказались напрасны. Печаль притупила внимание офицеров и других эмигрантов, поэтому незнакомец прокрался к двери принца без лишнего внимания.

Он легонько постучал, ожидая ответа. Принц открыл дверь и пригласил незнакомца сесть напротив своей постели, на которой провел весь день. Незнакомец снял платок, обнажив гладкое молодое лицо.

– Вот и вы, барон де Бац! У вас есть для меня новость? Не думаю, что заинтересуете меня после своего провала, – принц бросил фразу в лицо гостя, как перчатку.

– Увы, сил было мало, и мы проиграли, – признался в поражении барон.

– Нет, Жан, – повысил голос Конде, – проиграли именно вы! Мы были вашими пешками и позволяли вам, несмотря на наше высокое положение, переставлять нас на шахматной доске.

Конде устало опустился на постель и потупил голову. Борьба с республикой обескровила его, хандра терзала душу в последний месяц.

Барон снял шляпу, плащ и сел напротив принца, успокаивая его:

– Вам следует беречь свои нервы. Король – не вся Франция! Нам не составит труда возложить корону на другую голову. Не всё так плохо, как кажется: Австрия и Пруссия ведут наступления по всей восточной границе, армия республиканцев терпит поражения, страдает от голода и морозов, а нам остается лишь помогать им, чтобы вернуть Франции былое величие.

Де Бац при удобном случае поднимал дух софизмами, но сам осознавал, что король пал благодаря своей слабости характера и нежеланию управлять страной.

– Что вы хотите делать теперь? – спросил Конде.

– Спасти королеву и сына покойного короля, ныне нового, некоронованного, монарха. Вы меня понимаете?

Несмотря на темноту в комнате, принц видел эйфорию в глазах Жана.

– Когда их вызволим, то все увидят, что якобинцы ни на что не способны, раз уж допустили побег важных заключенных. Тогда вера в них рухнет, и начнется анархия.

– Нет, анархия в Париже уже возникла с падением Бастилии, нам лишь остается закончить начатое. Рад, что вы меня поняли. Но вы так же обещали и с королем – и, как видите, якобинцы играют его головой на Гревской площади! – прорычал Конде.

– Но кто, кроме меня, осмелится влезть в пасть бешеного льва? Кто, кроме меня, обведет тайную полицию Робеспьера вокруг пальца?

– Но кто освободит королеву? – парировал Конде.

– Я попытаюсь вновь. Я не стыжусь своего поражения. Ведь ошибки прошлого дали мне новую идею и надежду на спасение. Мы попытаемся вызволить ее прямо из камеры, а не на подступах к эшафоту. У меня есть нужные люди как здесь, так и в Париже, даже в Тампле! У меня есть идеи и планы, связи, деньги, но мне нужна ваша помощь!

– Что я могу сделать? У меня только десять тысяч штыков и двадцать тысяч голодных ртов…

– Нет, вы должны повлиять на прусского герцога Брауншвейгского. Мне нужно, чтобы он заключил сепаратный мир с республиканским генералом Дюмурье, я верю, что генерал одумается и примет нашу сторону, он поможет нам спасти королеву.

– А мне донесли, что генерал в Париже, и ходят слухи, что он как раз занимается этим делом. Вам стоит объединиться с ним! – подхватил энтузиазм Конде, вставая с помятой постели.

– Слухи – ужасная вещь, недостойная моей чести, но присутствие веры в победу – великое оружие!

Принц подошел к барону и горячо обнял, шепча одно слово:

– Благодетель!

Через час после встречи барон позвал своего верного друга и помощника. На вид тому было лет пятьдесят. Глубокие морщины выделялись на лице, орлиный нос чем-то напоминал Цезаря.

Де Бац ввел его в курс дела.

– …значит, Эжен, – заканчивал речь барон, – сейчас же бери людей, деньги и несись на всех лошадях в Париж, поговори с генералом, но будь аккуратнее, слухи – дело гадкое и служат дьяволу, но не нам.

– Даже без Дюмурье мы попытаемся спасти нашего маленького короля и бедную королеву.

– Твой род Тюреннов прославился отвагой, Эжен, потому такую задачу я и доверил тебе и себе. С Богом! – обрадовался барон де Бац.

Среди прославленных республиканских генералов, остановивших австрийские и прусские полки на восточной границе, выделялся знаменитый генерал Шарль Франсуа Дюмурье.

За осеннюю и зимнюю кампании 1792 года под его пятой легла вся Бельгия. В цепких руках авантюриста оказался картбланш: пространство, где можно осуществлять любую власть, не обращая внимания на указания Конвента, стремившегося контролировать военных, в том числе и Дюмурье. Генерал не мирился с указаниями и лозунгами революции, стремясь к самостоятельности, чем вызывал подозрения у Конвента, жирондистов и якобинцев. Конвент пребывал в нерешительности – там не понимали, как приручить смутьяна. Бесноватый журналист Марат, преследующий генерала, старался изобличить его сущность. Марата не услышали – от Друга народа отворачивались как от прокаженного.

Осенью 1792 года Луи лицом к лицу встретился с будущим победителем сражения при Вальми. Пятидесятилетний военачальник выглядел моложе своих лет: подтянутый, неутомимый и упрямый. Все качества сентиментального юноши из книг Гете воплотились в одном генерале, заслужившем отвагой и дерзостью любовь и признание молодой республики.

Но Робеспьер и другие депутаты так и не услышали ответа, почему генерал покинул свой штаб в Бельгии и прибыл в Париж после казни короля.

Луи Тюренн не раз задавался подобным вопросом. В своем отчете Робеспьеру он писал: «Дюмурье ходит по всем салонам Парижа (в том числе к мадам Ролан, он общается со всеми депутатами, избегая членов клуба якобинцев). Его поведение подозрительно: переодевается в обычный наряд гражданина и идет в гости к депутатам, мои информаторы не узнали содержания всех разговоров».

Робеспьер ему ответил: «Мало у тебя информаторов, коли не выследили, как его друг Панис посетил меня вчерашним вечером. Он аккуратно интересовался королевской семьей и пытался выяснить, не станет ли революционный трибунал заниматься ими в ближайшее время. На все вопросы я отвечал однобоко и расплывчато».

Поздним вечером Тюренн, сидя за письменным столом с фужером в руке, перебирал все факты, пытаясь просчитать ходы генерала. Листы бумаги не оставили на столе места для бутылки вина. «Чего ты добиваешься, покидая фронт и упуская возможность наступления?» – мысленно спрашивал генерала Луи. Выпив еще один фужер, он лег в постель. Бессонница беспокоила его с декабря 1792 года, когда депутаты судили короля, и Тюренну следовало охранять обвиняемого. Тогда и начались попытки похищения королевской семьи.