Ольга Суханова - До последней стрелы

– А как насчет вышивки золотыми нитями и прядения шерсти? – очень серьезно спросил Робин. – Или хотя бы игры на лютне?

– Что? – растерялась Ясмина.

Главарь разбойников в упор посмотрел на девушку:

– Под утро охранять лагерь должен был Скарлет, но он пусть отдыхает. Так что будешь ты. Через три часа после полуночи сменишь Эмиля и останешься до рассвета. Для начала с тобой побудет Дик – ты в Англии недавно, здешних лесных звуков не знаешь, и ухо местного охотника не помешает. А пока – со мной на дорогу из Ноттингема. Еще весь день впереди, дорога людная, без добычи не останемся.

– Ты позволишь мне взять чью-нибудь лошадь? Мой каурый еле живой, заставлять его сейчас куда-то скакать – бесчеловечно.

– А тебя?

– Ну, я-то догадывалась, на что иду.

– Возьми кобылу Теодора. Пресвятая Дева, она догадывалась! А я во что ввязался?

– Робин! – заворчал монах. Продолжать вслух Тук не стал, но главарь его понял – он и сам видел, что девушка совершенно измотана и держится только на упрямстве.

– Прости, – улыбнулся он Ясмине. – Прости, занесло.

Она молча улыбнулась в ответ.

– А в одиночку грабить несподручно. Так что сегодня пусть едут через лес спокойно, – начал разбойник.

Топот копыт прервал его на полуслове – к шатру во весь опор подлетел Эмиль.

– Прядильщица, – еле выдохнул он, ловя воздух. – Прядильщица из Лакстона.

– Рыженькая такая? – вскинулся Робин. – Что с ней случилось?

– Не с ней, – Эмиль замотал головой, сбившись с мысли. – Она плачет. С ее братом. Схватили. За браконьерство.

Робин тихо выругался.

– Говорил же – не попадаться! – он быстро развернулся к выходу из шатра. – Скарлет…

– Без него обойдешься, – заворчал отец Тук. – Кровь только остановилась.

– Обойдусь, – кивнул разбойник. – Эмиль, крикни Тео, пусть оседлает Ясмине свою рыжую. Сколько их там?

– Да один у нее брат!

– Стражников сколько? Джон где, остался в Лакстоне?

– Восемь. Джон да, прядильщицу успокаивает.

– Еще бы. Кудрявая, статная. Я б такую тоже успокоил, – Робин протянул руку Ясмине, помогая ей подняться с бобровой шкуры. – Вперед. Далеко уйти они не могли, надо не выпустить из леса. И сейчас мне правда нужен хороший лучник.

– Конечно, – кивнула она, вставая. – У вас тут всегда так весело?

– Думаешь, не прогадала ли? – засмеялся он. – Поздно. Мы договорились, и до конца сентября я на тебя рассчитываю.

– Значит, всегда?

– Нет, сегодня просто день такой, – ответил разбойник, запрыгивая на своего чубарого. – А так-то у нас сплошь пиры да менестрели. И шуты.

– Ага. Одного я уже знаю.

В сравнении с глухим селом в горах Хамадана, где она выросла, Багдад казался суматошным, душным, крикливым. Будь ее воля, Ясмина ни минуты бы не провела в большом городе, но старый Али-Хаджи хотел умереть там, где родился. После почти двухнедельного пути он стал похож на тень, и было понятно, что счет идет на дни.

– Без тебя я бы сюда уже не добрался, – проскрипел он вечером после приезда в город. – А вот ждать моей смерти не надо. Завтра утром ты отсюда уедешь, а пока принеси перо и чернильницу.

В последние недели Али-Хаджи говорил с ней только по-арабски, добиваясь, чтобы язык стал для Ясмины почти родным.

– О какой вы смерти? – улыбнулась она. – Вы же пьете свое лекарство, оно помогает.

– Оно просто снимает боль. Да и не лекарство это. Страшная вещь: один раз попробовал – и больше без нее не можешь. Мне уже все равно, а ты никогда не смей. Неси чернильницу. И ложись спать. Завтра утром будь готова к дороге.

– А вы? – нахмурилась Ясмина. – Я вас не брошу.

– Ложись спать, я же сказал. Тебе завтра уезжать ранним утром. И что это за «не брошу»? Ты не раненого в горах оставляешь, а взрослого человека с деньгами – в большом городе, где можно кого угодно нанять и что угодно купить. Не бросит она, тоже мне! Это я и в дороге понял. Два раза на нас нападали, да?

– Да.

– Оба раза ты могла легко умчаться на своей арабской кобыле.

Ясмина вдруг нахмурилась и, секунду посомневавшись, спросила:

– Эти нападения… они?.. – она не решилась договорить, но Али-Хаджи все понял.

– Ты думаешь, не подстроил ли я это, чтобы проверить, как ты поведешь себя в настоящей схватке и сможешь ли стрелять по живым людям? Нет. Все, чернильницу, и ступай.

Утром старик отдал запечатанное письмо:

– Без меня ты поедешь куда быстрее и недели через три будешь уже в Палестине. Про свои слабости ты все знаешь.

– Да, – Ясмина опустила голову. – Я слишком полагаюсь на себя и слишком поспешно действую, не продумав все варианты.

– Первое порой неплохо, – улыбнулся старик. – От второго можно со временем избавиться, но у тебя, боюсь, не получится, – слишком уж буйный нрав. Но самая страшная слабость – люди, которых ты любишь. Клинок у горла твоего ребенка куда страшнее любой дыбы. Но твои родители и сестры в Хамадане, а это слишком далеко. Никто не причинит им вреда. Так что пока ты почти неуязвима.

– Пока?

– Пока не появился кто-то, кто станет тебе слишком дорог.

– Значит, лучше, чтоб не появлялся.

– Зачем тогда вообще жить? – Али-Хаджи с трудом повернулся и, взяв со стола крошечный кожаный мешочек, протянул его девушке. – Возьми. Всегда держи при себе, и пусть это тебе не пригодится.

Осторожно ослабив шелковый шнур, Ясмина приоткрыла мешочек, заглянула внутрь и увидела крупную плотную горошину, словно слепленную из высушенных и измельченных трав. Она вопросительно посмотрела на старика.

– На крайний случай, – сказал он. – На самый крайний. Тебе можно такое дать, ты не отчаиваешься раньше времени и бьешься до последнего. Где спрятать – не мне тебя учить. Но держи при себе. Всегда. Комочек крупноват, но за один раз вполне можно проглотить.

– Понадобится? – серьезно спросила девушка.

– Может. Если что – потом будет три-четыре минуты. А у птички-невелички, как ты, – и того меньше.

– Я поняла.

– Людей, обученных делать то, что ты, очень мало. Толковых – еще меньше. Тот, к кому я тебя отправляю, быстро поймет, что ты не просто шестнадцатилетняя крошка, а будущий мастер. Будущий – только потому, что пока у тебя нет опыта. Но опыта ты наберешься молниеносно. Все, тебе пора.

Гай Гисборн спокойно ждал, когда шериф прекратит кружить из угла в угол, но тот не унимался. Наоборот, с каждым шагом шериф Ноттингемшира раздражался все сильнее. Сначала он смел со стола пустой глиняный кувшин, и по каменному полу во все стороны разлетелись осколки. Следом грохнулась шахматная доска с незавершенной игрой. Фигуры покатились по залу.

– Я договорился с Ламбером, завтра же его отряд будет здесь. Усиление не помешает.

– Зачем? – негромко откликнулся Гисборн.

Он не выносил наемников, а наемников Ламбера – в особенности. Нет, надо было оставаться честным перед собой: он не выносил самого Ламбера. Удачливый торговец из Нормандии, сколотивший состояние на крестовых походах, Огюст Ламбер после возвращения решил осесть в Англии. Торговля в мирные дни была куда спокойней и безопасней, но уже не приносила тех барышей, что в Палестине. И заскучавший Ламбер, прекрасный воин, собрал отряд бойцов, готовых на все, – и всегда мог за должную плату этот отряд направить куда угодно. В Ноттингеме он впервые появился еще до возвращения Гая с Востока. И с самого первого городского праздника не сводил глаз с Марион.