Александр Усовский - Но именем твоим…

Пан Станислав прикинул что-то в уме, молча что-то подсчитал, шевеля губами – и, покачав головой, заметил:

– Плохо шли. Едва по тридцать вёрст в сутки. По зимнему пути – что-то совсем мало.

Веренич кивнул.

– Мало. И дело даже не в том, что возок с молодой княгиней и пани Яниной мешал быстрому ходу – беда в том, что пани Эльжбету страшно укачивало в возке, и ежечасно она исторгала из себя всё, что ей подавали на постоялых дворах. К этому ещё добавлялась постоянная головная боль, на которую она жаловалась и пани Янине, и пану Дмитрию, и непрестанные смены настроения – Эльжбета могла засмеяться, увидев бегущего по полю зайца, и тотчас заплакать, уверив Янину, что оному зайчику холодно и неуютно в декабрьской степи…

В горнице повисла тишина. Затем пан Станислав настороженно спросил:

– Вы, пан Славомир, имеете в виду то, о чём я подумал?

– Именно, пан Станислав. И очень скоро об этом догадался весь маленький отряд.

– Но ведь нигде и никто не говорил, что Гальшка была цяжарна?

– Никто и никогда.

Межевой комиссар от волнения даже встал.

– Остановите ваш рассказ, пане Славомиру. Вы хотите сказать, что Эльжбета Острожская в час бегства уже была непраздна? И, что, клянусь большой княжеской печатью, куда важнее – она не потеряла ребёнка?!?! У Дмитрия Сангушко родился наследник?

Пожилой шляхтич вздохнул и ответил:

– Не потеряла. Благополучно разрешилась от бремени в Познани, в доме своей матери, аккурат на святителя Николая Мирликийского.

Пан Станислав прошептал едва слышно:

– Как страшно повторяется судьба…. Отец Эльжбеты не увидел своё дитя, и отец её ребёнка тоже погиб до его рождения…. – А затем, сев и взглянув в глаза пожилого шляхтича, спросил: – Кто же родился у Гальшки? Сын? Дочь? И какова дальнейшая судьба ребёнка несчастного князя Дмитрия?

Веренич-Стаховский не спеша разлил по кубкам остатки мёда, пригубил из своего едва полглотка – и ответил:

– Сын. О котором вы, пане Станислав, немало слышали в своей жизни.

Немного помолчав, межевой комиссар осторожно спросил:

– Уж не хотите ли вы сказать, что пани Янина Лисовская стала нянькой сына Гальшки, маленького Северина, позже принявшего имя Наливайки? Ведь так, пане Славомиру, вы к этому ведете свой рассказ?

Пожилой шляхтич едва заметно ухмыльнулся в усы.

– Проницательность и быстрота ума у вас, пане Стасю, отменны…. Да, именно так.

– Но допрежь этого была страшная, жестокая и брудная история в Богемии, когда Зборовские лишили жизни благородного князя Сангушко, безоружного, едва ли не в ночной рубахе… Так?

– Так, пане Стасю. Я знаю эту историю едва ли не из первых рук, пани Янина всё это видела, она же омывала тело князя Дмитрия перед погребением в Яромерже….

– Так значит всё это правда, про Мартына Збровского?

– Истинная.

– Признаться, я довольно долго не верил, что такой почтенный, умудрённый годами, известный своими достоинствами шляхтич решился на такое…. Расскажите же, пане Славомиру, все, что вам поведала пани Янина, о той трагедии в Богемии.

– Как угодно, пане Стасю, мне это не в тягость, тем более – дела это давние, все персоны, в том замешанные, благополучно ушли в мир иной, да и, шутка сказать, почитай, семьдесят с лишком лет прошло… Мёртвые меня не осудят, а живым та история – в пример и в назидание.

С вашего позволения, я продолжу рассказ о злоключениях воеводы каневского и его юной жены – начиная со дня их бегства из Влодавы.

Коронный рубеж поезд Сангушки одолел в первый же день нежеланного путешествия – благо, от его поместья до польской границы было рукой подать, а мытники на люблинском шляху даже и не помыслили затруднить путь такому знатному шляхтичу – известия о трагических метаморфозах в положении Дмитрия Сангушко до застав на Вепше ещё не дошли. Переночевав в Уршулине, князь на второй день пути добрался до Люблина – где перед ним открывались два пути в Богемию: либо двинуться прямиком, по Подляшью и Великопольше, на Роуднице, либо уклониться на полдень – подалее от Пётркува-Трибунальского, и цесарскую границу перейти в Малопольше.

Дмитрий Сангушко, даром, что был молод – отличался недюжинным умом; он понимал, что ежели они напрямик поедут на Роуднице, через Ченстохову и далее к Нижней Силезии, то доехать до цесарских пределов им вряд ли удастся. Ежели будет погоня – а то, что она будет, он понимал отлично – то избежать с ней встречи на этом пути они не смогут. И посему путь был выбран в Малопольшу – от которой до верхнесилезских княжеств было рукой подать. Благо, путь через Сандомир, Поланец и далее на Краков приводил беглецов аккурат к Плейссу, принадлежащему князю Балтазару фон Промнитцу, цесарскому нотаблю, епископу Бреслау. Ну а вы, пане Стасю, помните, как венский нобилитет в те годы относился к Жигимонту Августу и краковскому двору в целом….

Межевой комиссар кивнул.

– Да, помню. Смерть первой жены Его Милости великого князя Литовского изрядно испортила отношения Вены и Кракова….

– Именно. Вдобавок аксиомой при габсбургском дворе считалось, что к отравлению Елизаветы, дочери императора Фердинанда, руку приложила Бона Сфорца – и, смею заметить, мне эта мысль не кажется слишком уж невероятной. И хотя потом, после трагической смерти Барбары Радзивилл, Жигимонт Август взял в жены сестру Елизаветы, Екатерину – отношения меж Габсбургами и Ягеллонами лучше не стали. Посему молодой Сангушко направил копыта своих коней в Плейсс – в уверенности, что его владетель ни при каких обстоятельствах не выдаст их польской погоне.

Так и случилось. Но обстоятельства молодой княгини вынудили отряд остановится на четыре дня в Неполомнице близ Кракова – это было на Крещение Господне. Как потом стало ясно – именно эта задержка и стала для них роковой…

Поезд молодого Сангушки после Плейсса направился в Нижнюю Силезию – и через Глатц, Нейссе, Наход и Яромерж добрался до Лысой-над-Лабой, близ Нимбурка. До замка Роуднице им оставалось два дня ходу, причем по Богемии, по цесарским землям, где, как они думали, польская погоня им уже была не страшна.

Молодой шляхтич перебил пана Славомира:

– Простите великодушно, но ваши познания в географии Силезии, Богемии и в оголе всей той местности меня несколько…. Несколько изумляют, пане Славомир!

Пожилой шляхтич усмехнулся.

– Немудрено. Но тут мне есть оправдание – по всем тем шляхам, о которых я вам тут рассказываю, я, вместе с Его Милостью полковником Наливайко прошел тридцать лет назад пеше, конно и оружно… Но об этом я поведаю немного позже.

Так вот, о злодействе Зборовских. В то утро князь Дмитрий, накануне отаборившийся на подворье у пана Ливы, встал рано – пани Янина, спавшая в горенке рядом со светлицей Эльжбеты, даже не слышала, как молодой князь спустился вниз. Проснулась она лишь от страшного шума на кухне – где люди Мартына Зборовского, ворвавшись в дом, взялись избивать князя Сангушко, тщетно удерживаемые войтом Нимбурка Адамом Кухтой. Оного войта, к слову, через два года в Праге за сие злодейство приговорили к вечной каторге, хоть прямо в смерти князя Дмитрия он и не был повинен…. Пани Янина, когда рассказывала о том страшном утре – плакала в голос, как будто всё это было вчера….