Аркадий Ужанов - Двадцать пять лет в окопах холодной войны

Интересно, как различными методами и способами нам прививалась любовь и необходимость глубины и разносторонности знаний. Помню, проходил летнюю практику на крейсере «Свердлов». Пришли мы на мелкий ремонт в Ленинград, на Балтийский завод. В это время подошла пора сдавать зачет по устройству корабля. Главный боцман крейсера мичман Добровольский погонял меня по тактико-техническим данным корабля. В смысле – водоизмещение, осадка, длина, ширина, высота борта, мачт, мощность, вооружение и его возможности, размещение помещений и т. д. Затем вывел меня на верхнюю палубу и начал тыкать в разные железяки: что, зачем, почему? Ну все я ему рассказал. Ответил на все вопросы: о якорях и цепях, брашпилях и румпелях, леерах и кнехтах, рымах и шпигатах и прочих там абгалдерах. Мичман сказал, что высоко ценит мое усердие в изучении корабля и готов поставить пятерку. И поставит. Если я отвечу на последний вопрос: сколько иллюминаторов на левом борту крейсера. Тут я поплыл. Он говорит: «Не беда, что не знаешь. Посчитаешь и будешь знать. Как посчитать? Прояви морскую смекалку». Пришлось идти к вахтенному офицеру, объяснять ситуацию, умолять его отпустить на пирс. Вахтенный офицер посмеялся над «причудами» боцмана и отпустил на берег, наказав сообщить число этих отверстий и ему, чего он не знает. Посчитал я эти проклятые иллюминаторы, докладываю мичману – 121. «Правильно, – говорит мичман, – ставлю тебе пятерку! Да, кстати, а сколько их на правом борту?» Я говорю, что столько же, сколько и на левом. Мичман говорит: «Брехня! Когда узнаешь, приходи за пятеркой». Тут я взмолился: «Товарищ мичман, ведь с правого борта корабля не пирс, и широченная Нева, на противоположном берегу которой шибко секретный завод, строящий подводные лодки. Ну как я посчитаю?» Он отвечает: «Я знаю, старшина, что ты отличник и на хорошем счету у своего начальства. Тебе нужна пятерка. Как будешь считать? Прояви морскую смекалку». Я решил схитрить. Взял в секретной части техническую документацию и посчитал на чертежах. Прихожу, докладываю – 123. Мичман сразу усек, откуда у меня это число, и пояснил, что во время одного из ремонтов количество иллюминаторов на правом борту изменилось. И что никто на корабле, включая командира, этого числа не помнит. Пришлось в очередное увольнение, когда мои товарищи отправились в кино, на танцы, тащиться на завод Марти. Благо на заводе тоже было много курсантов. И мне не составило большого труда пройти через проходную туда и обратно. Посчитал я эти иллюминаторы с помощью вахтенного офицера одной из подводных лодок. Молодой лейтенант с энтузиазмом включился в подсчет посредством бинокля. Их оказалось 122. Вернулся, доложил главному боцману. Мичман поставил мне пятерку, сказав, что из меня выйдет хороший офицер и что он согласился бы служить под моим началом, когда я дорасту до помощника командира крейсера. Он пролил мне елей на душу. Ибо я в то время мечтал служить на крейсере, начиная с командира башни главного калибра, и дорасти до командира корабля. Вот такая ненавязчивая, но поучительная школа.

Кстати, с пребыванием на крейсере в этот раз связан еще один интересный случай. Напротив нашей стоянки, на другом берегу находились два судостроительных завода. В один прекрасный день работяги одного из заводов решили увести с другого завода огромный плавучий кран. Охранник, находившийся на вышке, не сумев остановить уплывающий кран, пальнул из своей «берданки». Пуля (какой-то «жакан») прилетела почему-то на наш корабль. Пробила стенку кормовой надстройки, где находился кубрик личного состава, прошила несколько бушлатов на вещах и застряла в одном из рукавов. Я было расстроился такой незащищенностью одного из лучших советских кораблей. Но потом успокоился, осознав, что борта корабля, палуба, орудия, прочие надстройки на верхней палубе, имеющие боевое предназначение, все же прикрыты приличной броней.

Мое расположение к гуманитарным общественным наукам оборачивалось иногда ко мне нелицеприятной стороной. Был у нас такой предмет – партийно-политическая работа на флоте. На одном из семинаров (уже на выпускном курсе) по теме «Партийно-политическое обеспечение учебно-боевого похода корабля» я выступал с рефератом, доложив, как это надо делать. Заслужил отличную оценку и похвалу преподавателя. Но в конце второго часа какой-то черт потянул меня за язык, и я решил дополнить свое выступление сообщением о негативном опыте. В качестве примера привел случай, которому я был свидетелем во время практики опять же на крейсере.

Корабль проводил учебные стрельбы главным (152 мм) и универсальным (100 мм) калибром. Я входил в состав боевого расчета 100 мм спаренной стабилизированной установки универсального калибра на одном из бортов в средней части крейсера. Рядом находилась палубная надстройка, где размещались кубрики матросов, а также различные вспомогательные помещения. И вот во время одного из залпов главным калибром от мощного содрогания корпуса корабля открывается с грохотом запертая изнутри на ключ дверь «Ленинской комнаты». Внутри каюты сидят два старших лейтенанта, секретарь комсомольской организации и пропагандист корабля и играют в шахматы. Картинка будь здоров! Весь экипаж выполняет ответственные задачи, а отцы-командиры развлекаются, коротая время. Это было на самом деле, и об этом я без утайки рассказал. Что тут началось!

Преподаватель-то воспринял мою байку благосклонно. Но присутствовавший на семинаре заместитель начальника политотдела училища капитан 3 ранга Кочура возмутился. Он посчитал, что на престиж партийно-политических работников брошена тень, и решил заступиться за честь своей касты.

При этом я ничего плохого о политработниках и не думал. Будучи по натуре «лакировщиком» и любителем «помпы», я всегда находился в хороших отношениях с замполитами и другими работниками этой сферы. Но слова из песни не выкинешь. И Кочура раскрутил дело под флагом борьбы с дискредитацией политработников. Конечно, моя пятерка на семинаре в мгновение ока превратилась в двойку. Моя фамилия была изъята из списков претендентов на диплом с отличием. Я также был отстранен от исполнения должности старшины роты. Данные мне для вступления в партию рекомендации приказали отозвать. К чести моих поручителей – капитанов 3 ранга Шапировского и Андрющенко, они этого не сделали. Комсомольской организации предписали рассмотреть мое персональное дело в связи с недооценкой роли политических работников и попыткой их опорочить. Все было поставлено с ног на голову. Получалось, что это я играл в шахматы во время стрельб. И пытался свалить это на других. Вся эта вакханалия продолжалась три дня. Вернувшийся из командировки начальник политотдела училища капитан 1 ранга Пышкин оказался умнее своих подчиненных. Он внимательно выслушал и правильно понял моих заступников – командиров рот, начальника факультета и его заместителя, некоторых преподавателей цикла общественных наук. Инцидент был исчерпан, справедливость восторжествовала.