Петр Цивлин - Так это было

Начало войны мы сразу же ощутили по военному заказу, который получил наш хозяин. Он выполнялся наряду с обычной нашей работой по ремонту водопровода, канализации, отопления, машин, оружия и т. п. Но по мере затягивания военных действий настроения в народе становились все более и более тяжелыми. С фронтов начали прибывать раненые. От них мы узнавали о поражениях, предательстве высшего командования. Началась нехватка продуктов, одежды. Появились калеки, сироты, их становилось все больше, а войне не было видно конца.

В 1915 году я закончил учение в мастерской. В это время хозяин начал уделять все большее внимание спекуляции золотом, другими товарами. Говорили, что он занимается операциями с фальшивыми деньгами. В мастерской начали сновать темные личности. Видимо, это сторона дела приносила ему больше дохода, так как мастерской он уделял все меньше внимания, и мы теперь целыми днями работали бесконтрольно. Мастерская была теперь нужна хозяину для прикрытия своих темных делишек.

Все это отражало общее загнивание государственного организма России, который разваливался на глазах. Его поражали коррупция и некомпетентность. Жандармерия и полиция, которые до войны свирепствовали, чувствуя свою силу, теперь, по мере затягивания войны, становились все более неуверенными, испытывая страх перед грядущей расплатой. Все заводы были забиты военными заказами, и на этой почве развилась сложная система взяток и комбинаций. Представители военного ведомства, в обязанности которых входило следить за добросовестным и качественным выполнением военных заказов, получали от заводчиков солидные взятки и за это пропускали брак, закрывали фиктивные объемы работ и т. п. Результатом этого были недостаток оружия на фронтах, его низкое качество, что наряду со скрытым и прямым предательством высших царских чинов приводило к поражениям на фронтах, гибели сотен тысяч людей.

Вместе с тем, сами заводчики и капиталисты, наживаясь на войне, всячески уклонялись от призыва в армию. Путем подкупа должностных лиц и других комбинаций они добивались освобождения или отсрочки от призыва для себя и своих родственников. С одним из таких случаев мне лично пришлось столкнуться в 1916 году.

В то время я работал уже на механическом заводе Г. Ясина, что на реке Московка в городе Запорожье. Завод был занят изготовлением снарядных ящиков и двуколок. Работал я в бригаде Зигы. Это был энергичный, жилистый человек лет тридцати пяти, невысокого роста, очень резкий, но справедливый. Задачей нашей бригады была клепка крышек упомянутых ящиков.

И вот в один из летных дней в нашем цехе появился новый рабочий. Одет он был в свежевыглаженную пикейную рубашку с отложным воротничком и в прекрасные модные светлые брюки. Вел себя он довольно странно. Приходил в 9–10 часов утра, прогуливался по цеху около часа и уходил в контору хозяина, после чего в цех уже не возвращался.

Этот тип заинтриговал Зигу, который был любознателен и никогда не мог успокоится, пока не узнает в чем заключается дело. Зига приказал мне немедленно выяснить, что это за тип и что ему здесь нужно. Через пару дней мне удалось узнать от приятелей, что личность эта – владелец гостиницы и ресторана, что ему 32 года и по договоренности с хозяином за определенную мзду он зачислен в наш цех рабочим, чтобы скрываться от призыва на военную службу.

Как только Зига узнал об этом, он приступил к операции по вышибанию этого типа с завода. Рядом с нами находился кузнечный цех, с которым нас соединял дверной проем. Зига достал старый мешок, намочил его водой и поручил мне хорошенько вывалять его в саже дымохода кузнецы. Когда я это выполнил и вручил мешок Зиге, тот окликнул владельца гостиницы и сказал, что его зовет хозяин. Ничего не подозревая, тот пошел к выходу в своем белоснежном наряде, но когда проходил мимо нас, Зига накинул ему сзади на плечи и на голову мокрый мешок, пропитанный сажей. Пострадавший обернулся и, увидев меня, хотел сорвать злобу, но рабочие цеха сгрудившись вокруг дали понять, что он пока еще легко отделался. Больше этого «рабочего» мы в цехе не видели.

По мере продолжения войны рабочие все чаще подавали свой голос, вмешиваясь в решения правительства и хозяев. Как-то хозяин отказался выплатить нам зарплату за партию выполненных работ. Мы начали протестовать и нас уволили с завода. Тогда мы подали в мировой суд, но суд решил дело в пользу хозяев и я оказался на улице без работы. Пришлось искать новое место.

Был в Запорожье Приднепровский чугунолитейный завод Люхимсона, который помещался на Московской улице рядом с городской баней Теверовского. Этому заводу требовался рабочий, который совмещал бы специальности обычного слесаря, модельщика по металлу и машиниста по уходу за оборудованием во время отливки. Вот здесь-то пригодилась моя выучка в частной мастерской, и я был принят на работу. В ту пору завод Люхимсона изготавливал буксы, буфера и тормозные колодки для железнодорожных вагонов, а также смывные бачки «Эврика» для уборных. Всего на заводе было человек тридцать литейщиков, три-четыре шишельника и один слесарь – механик "во всех видах". Вот эту последнюю должность я и занял.

В то время мне уже исполнилось шестнадцать лет. В мою обязанность входило следить за тем, чтобы все модели были в полном порядке, так как в противном случае это грозило простоем литейщиков. А это вело не только к срыву выпуска продукции, но лишению зарплаты. Ведь в то время за простой хозяин не платил, профсоюзов не было и жаловаться было некому. Все литейщики были обременены семьями, и я прекрасно понимал, какая на мне лежит ответственность за то, чтобы к утру следующего дня все модели находились в полной готовности. Поэтому после окончания рабочего дня я оставался в цехе до 9–10 часов вечера, чтобы привести все модели в полный порядок. С шести утра и до 4–5 часов дня я был занят уходом за воздуходувкой и двигателем, так как выход их из строя грозил «козлом» в вагранке, то есть опять-таки срывом всех работ. Наконец, в мою обязанность входило обеспечивать бесперебойную работу барабанов по размолу земли и песка, необходимых для формовки.

До 1918 года я проработал на этом заводе, и ни одного простоя по моей вине не возникло. Литейщики, обычно солидные, семейные люди, очень ценили такую работу и относились ко мне с уважением. Несмотря на большую разницу в возрасте меня приглашали в гости, делились радостями и переживаниями, посвящая во все дела заводского коллектива.

Надо сказать, что среди литейщиков почти не встречались евреи. Так в Запорожье я знал лишь одного еврея – литейщика Мееровича, работавшего на заводе Коппа, но и тот обрусел и забыл родной язык. На нашем же заводе я был единственным евреем и должен заметить, что за все время работы на этом заводе, как, впрочем, и на других заводах и в мастерских, мне никто, никогда, ни единым словом не напомнил о моей нации, не оскорбил моих национальных чувств, хотя мне было всего 16 лет.