Валерий Журнега - Защита Отечества

Между далёким берегом и лодкой кружила в суматохе огромная стая горластых чаек. Глазастые морские птицы стремительно пикировали во вспученное ветром воды лимана и, подхватив из мутной воды добычу, резво взмывали в искрящееся чистотой небо.

Отдохнувшие за ночь гребцы, разбившись по интересам в компании, коротали своё свободное время как могли. Слывший среди казаков скандальным характером Иван Жмых надолго ни в одной из них не задерживался. После последнего своего изгнания из компании товарищей, обидевшийся на весь белый свет Иван перебрался поближе к Масюку и там ещё долго выслушивал спиной язвительные подковырки задетых за живое приятелей. Одиночество убивало Ивана. Он с нескрываемым интересом заглядывал в лицо Сашку, всем своим видом предлагая ему дружбу, но начать разговор первым не решался. Важно вытащил из-за пояса люльку и долго крутил её без всякой надобности в руках. Смекал про себя, как бы помудрее выпросить турецкого табачка у жадного Масюка. Прикидывал со всех сторон, как это лучше сделать, загадочно улыбался и упорно ждал подходящего момента. Мысли хитрющей так и не пришло ему в голову, а случай подходящий можно было ожидать вечно.

«Не попросить ли у Сашко табачка взаймы», – подумал невзначай Иван, и эта зацепка сразу понравилась ему. Пристально разглядывая приближающуюся чайку Степана Тригуба, Жмых принялся сочинять про себя свою будущую просьбу.

«Уважаемый пан Масюк», – шевеля губами, сложил в уме первую фразу Иван. От неимоверного умственного труда Жмых весь покрылся испариной. Обращение «уважаемый» он тут же заменил на «ясновельможный» и это ему очень понравилось.

В это время, поймав парусом поток попутного ветра, Тригуб решил на шальной удаче во что бы то ни стало обойти самую быстроходную на Сечи «чайку».

– Вот бесовская душа, – негромким голосом произнес Сашко и, принимая вызов Тригуба, резко вскочил на ноги. Мгновенно оценив обстановку, уверенный в своём мастерстве Масюк, чтобы слышали все, громко добавил: – Битому неймётся, – и тут же ухватился жилистыми руками за верёвки своего паруса.

«Чайка» Тригуба стремительно неслась вперёд и, казалось, никакая сила уже не остановит её. Предвкушая лидерство, подхлёстываемые куражом, крайне возбуждённые казаки на тригубовской лодке улюлюкали безнадёжно отстающему Масюку. Бледный Сашко, так и не потерявший присутствия духа в этой непредсказуемой ситуации, в последний момент сумел-таки перехватить ветер удачи. «Чайка» Степана на какое-то мгновение вдруг потеряла управление и, опасно накренившись на левый борт, сбилась с курса. Победное настроение враз затихло. Испугавшиеся гребцы схватились за вёсла.

Василь Дорошенко чуть не опрокинул за борт клетку с белой крысой. Взлетел на самый верхний кованый сундук Оксаны и Панаса, где неистово принялся крутить над головой двумя саблями. Оксана с визгом бросилась на шею Панасу. Иван Жмых, зарабатывая себе жменьку масючинского ароматного табачка, бесстыже показал свой голый зад всей тригубовской компании, на которой со страху уже спустили парус. Полковник Поддубный светился от радости, сдерживая свои эмоции, хитро утирал усы. Достал пляшку с горилкой и собственноручно поднес до краёв полный михалик непревзойдённому кормчему. Затем причастил доброй чаркой всю ликующую братию.

Раскалённое добела дневное светило скрылось, наконец, за западным небосклоном. Летние сумерки быстро сгущались. Долгожданная прохлада после захода солнца на ночлег так и не наступила. Заметно увеличившаяся влажность окружающего воздуха после полного исчезновения ветра превратила дневной зной в невыносимую ночную духоту. Паруса на «чайках» беспомощно обвисли. Потерявшие ход лодки более не слушались руля. Теперь, полностью зависимые от течения лимана, они бестолково расходились в разные стороны. Непроглядная темень и полное отсутствие привычного движения вперёд наводили в сердцах присмиревших переселенцев труднообъяснимую тревогу. Семён Дрозд, больше жизни любящий своих пчёл, долго тянул со стороны призрачной суши длинным, похожим на пчелиный хоботок носом воздух, желая учуять в нём сладкий дух скоро приближающегося медового Спаса. По всей видимости, Семён что-то унюхал. После весьма долгих сборов, похожих прежде на конвульсии больного человека, смачно чихнул, тем самым обращая на себя внимание.

– Будь здоров, пан Дрозд, – первым отреагировал на свершившееся, наконец, облегчение Семёна Сашко Масюк. Дрозд же, не обращая внимания на некоторое оживление вокруг его имени, важно достал из кармана белый платок. Вначале промокнул слёзы, выступившие на глазах, и только затем высморкался в него. Тщательно утерев короткие усы под своим необычным носом, благодарно склонив голову в сторону Масюка, чеканя каждое слово, достойно отблагодарил своего доброжелательного товарища.

– Спасибо, пан Масюк. Дай и тебе Бог здоровья! – Затем вдруг спохватился и, обращаясь вроде бы ко всем, но глядя почему-то с учительским укором в глаза глупо улыбающемуся Ивану Жмыху, повелительно гаркнул: – Ну что расселись, милейшие, или уже не спешим никуда?

Он первым решительно схватился за весло. Его примеру тут же последовали все остальные.

«Чайки» со спущенными парусами, наконец, ожили и, подчиняясь воле гребцов, вновь выстроились в прежнюю линию, упрямо двигаясь дальше. Низкие завитки млечного пути яркими россыпями звёзд почти касались верхушек высоких мачт набирающей скорость маломерной флотилии, рассеивая над головами жилистых гребцов бездонный мрак ночного неба. Прямо по курсу идущих вперёд лодок, над самой кромкой воды далёкого горизонта, в пепельной купели кровавого пожарища рождалась луна. Морские чайки, громко хохоча, садились на зеркальную поверхность спокойного лимана, усугубляя душераздирающими воплями картину недоброго знамения.

Прекрасно ориентируясь на местности, главарь шайки разбойников Митя Борода быстро взбирался на гору. Принятый недавно в разбойники, бывший запорожский казак Хома Окунь едва поспевал за своим шустрым товарищем. Прошлогодняя листва, щедро смоченная недавно прошедшим дождиком, наполняла свежий лесной воздух пряным запахом. Увлажнённый лист не шуршал под ногами, а легко проседал под тяжестью тела. Корявые следы, оставленные на воздушном ковре из листьев, приметны были издалека. Осторожный Борода то и дело расчётливо сворачивал в разные стороны, ловко заметал следы, умело используя для этого плотные островки из намытой сели. Наконец, густой лес закончился, и они, тяжело дыша, вышли на открытую со всех сторон макушку горы. Схоронившись в густой траве южного склона, прикрывшись ладонями от яркого света полуденного солнца, с высоты птичьего полёта внимательно оглядели бескрайнюю гладь равнины лимана. Стая дельфинов, недалеко от берега взяв в плотное кольцо косяк рыбы, не спеша, по очереди, утоляла голод. На пиршество со всех сторон спешили прожорливые чайки. Не найдя глазами предмета своего долгожданного вожделения, Митя смутился. Его злые глаза прямо-таки буравили наивные очи не на шутку испугавшегося Окуня.