Святослав Воеводин - Евпраксия – святая грешница

– Гляди! – прокричал он. – Вот как я могу!

Его руки заработали на манер мельничных лопастей, поднимая тучи брызг. Наткнувшись на веревку, он поднырнул под нее и поплыл дальше.

– Ростик! – позвала Евпраксия. – Ты куда? А ну, воротись!

Брат не слышал. Бахвалясь своим новым умением, он нарезáл воду саженками, отдаляясь все дальше и дальше. Евпраксия в растерянности оглянулась. Перепуганная девка уже не металась по помосту, а втолковывала что-то гридням на берегу, указывая пальцем на реку. Из загородок выходили женщины и мужчины в рубахах по колено. Вот появился отец, чресла его крупного, слегка оплывшего тела были обмотаны полотном. Он увидел дочь и помахал ей рукой, усмехаясь.

Она повернула голову и ужаснулась тому, как далеко находится Ростислав. Мальчик уже не размахивал руками, но продолжал отдаляться, уносимый течением.

Недолго думая, Евпраксия окунулась с головой, чтобы разминуться с веревкой, и устремилась следом за братом, изо всех сил ударяя по воде руками и ногами. По мере того как река относила ее от берега, у нее все сильнее и сильнее захватывало дух. Оглянувшись, девочка обнаружила, что купальни сделались маленькими, как игрушечные ларчики, а лица взрослых, столпившихся там, были уже неразличимы. Несколько человек плыли к ней и Ростиславу, торопливо вскидывая руки, но находились еще слишком далеко, чтобы можно было рассчитывать на их помощь. Не поспевали и лодочники, суетливо спускавшие на воду долбленку. Из-за спешки они перевернулись на отмели и принялись вылавливать оброненные весла.

Больше не отвлекаясь, Евпраксия поплыла за братом, который сейчас напоминал щенка, брошенного в реку и держащегося на поверхности из последних сил. Он уже греб не так бойко, и его руки почти не показывались из воды.

– Держись, Ростик! – подбадривала Евпраксия, постепенно догоняя Ростислава.

Лучше бы ей не открывать рта, потому что очень скоро она нахлебалась воды и как-то вся отяжелела. Брат уже пару раз погрузился с головой, и теперь было видно только личико его, устремленное к небу, словно он там что-то хотел увидеть, прежде чем пойти ко дну.

Евпраксия не успела. Ростислав, не издав ни звука, пропал из виду – только круги поплыли по течению, стремясь скрыть место погружения. Евпраксия набрала полную грудь воздуха и нырнула.

Желтая вода, пронизанная солнцем, была достаточно прозрачна, чтобы разглядеть в ней темный силуэт с расставленными руками, медленно опускающийся туда, где уже никакого света не было. Усердно работая ногами, Евпраксия развернулась головой вниз и, раздвигая упругую толщу, устремилась за тонущим братом.

Все происходило почти в полной тишине. Уши сдавило, звуки были расплывчатыми и приглушенными. Изо рта Ростислава выскакивали серебристые пузырьки и уходили кверху, будто предлагая Евпраксии последовать за ними. Она вынырнет и будет дышать, дышать, дышать! Если промедлить еще немного, то можно не успеть. Воздуху становилось тесно в груди, он требовал, чтобы его выпустили и набрали вместо него нового.

Тем не менее Евпраксия продолжала спуск в сумрачное подводное царство. Схватив брата за рубашонку, она поняла, что не в состоянии тащить его вверх. Вес обмякшего тела почти не ощущался, но его нужно было поддерживать, а без помощи рук всплыть не получалось. Нужно было выбирать. Отпустить брата или тонуть вместе с ним. Евпраксия была готова разжать пальцы. Она не знала, что заставляет ее удерживать ткань раздувшейся в воде рубахи.

В груди был готов лопнуть набухающий огненный шар, сжигающий девочку изнутри. Тело теряло подвижность, наливаясь свинцовой тяжестью. Глаза лезли из орбит. Евпраксия умирала. Смерть была похожа на сонную одурь, на странное непреодолимое оцепенение. Не хотелось больше ни двигаться, ни жить.

Словно во сне, бессильная что-либо сделать, Евпраксия увидела, как из глубины всплыли обнаженные женщины с клубящимися, как зеленый дым, волосами. Вне всякого сомнения, это были русалки, хотя рыбьих хвостов девочка не заметила. Ниже пояса у них были самые обыкновенные ноги, сильные, гибкие и подвижные. Умело двигая ими в воде, две русалки подхватили Ростислава, а одна принялась подталкивать Евпраксию. «Наверх, наверх, – звучало в ушах. – Греби, греби».

Первый глоток воздуха сопровождался хрипом, напугавшим девочку. Она все дышала и дышала, и никак не могла отдышаться, а вокруг галдели взрослые, кипела вода от множества ладоней и весел, ударяющих по поверхности. Ростислава выдернули из реки, положили в лодку и начали дуть ему в рот и давить на грудь; он был весь голубой от проступивших вен, а губы его посинели.

Евпраксия не заметила, как очутилась в соседней лодке. Ее тоже попытались уложить на спину, но она сердито оттолкнула руки.

– Ростик! – позвала она, вытянув шею. – Очнись, братик, не умирай. Я тебе про русалок расскажу.

Брата стошнило, он закашлялся. Евпраксия посмотрела в воду, ища взглядом спасительниц, и уловила что-то похожее на взмах блестящей руки ниже по течению, но то могла быть и рыбина, взыгравшая на поверхности. Что касается отголоска журчащего смеха, то он, конечно же, всего лишь почудился ей, поскольку русалки, как известно, выныривают из воды исключительно по ночам, когда их не могут увидеть люди.

Зима выдалась сырая и слякотная. Только успеет выпасть снег и лечь белым покровом на землю, как уже тает, обращаясь в склизкую слякоть, так что обувь пропитывается водой по самые голенища. Полозья саней рассекают лужи, а ноздреватые сугробы расплываются по дворам и дорогам – ни пройти ни проехать. Если после этого ночью подморозит, а потом ветер ледок отполирует, то приходится идти враскорячку, хватаясь то за стены, то за ограду.

Расположившись возле окна на детской половине, Евпраксия и Ростислав покатывались со смеху, когда внизу кто-нибудь из дворни падал на накатанных дорожках. Чтобы подготовить их, дети поднялись ни свет ни заря и до завтрака мотались по двору. Особенно лихо это получалось у Ростика. Разбежавшись, он разворачивался чуть боком и скользил по снегу, постепенно превращающемуся в лед. Ни бугорки, ни трещины не были помехой для ловкого девятилетнего мальчугана. Евпраксия, хоть и была на полголовы выше, едва за ним поспевала. Пару раз она упала, больно ушибив колено. Зато теперь было ужасно весело наблюдать за слугами.

Первой грохнулась кухарка с бадьей помоев. Следующим оказался конюх, спешивший вывести отцовского Буяна. Но смешней всего упали две девки, пытавшиеся хвататься друг за дружку, пока не повалились обе и долго еще барахтались в снегу, прежде чем сумели подняться.

Когда никто не падал, Евпраксия тоже не скучала. Зеленоватое стекло было неровным, так что одни фигурки растягивались вширь, а другие – в высоту. Как будто смотришь сквозь воду, стекающую по глазам.