Виктор Иутин - Опричное царство

Затем, не замечая ничего вокруг, Никита Романович приблизился к ложу, на котором лежал Данила, больше похожий на тень свою, чем на самого себя.

– Никита… Это ты?

– Я, Данила, я, – шепотом отозвался Никита Романович и замолчал от внезапно перехватившего дыхание кома в горле. Дотронулся до холодной высохшей руки брата и глядел в его огромные темные глаза – казалось, лишь в них еще искрилась слабым огоньком жизнь.

– Вот и я… умираю, – проговорил невнятно Данила Романович, было видно, что язык не слушается его, – они смогли уничтожить меня. Но все это не важно… Тебе теперь вести нашу семью. Будь сильным, не дай пасть роду нашему…

Никита Романович молчал, глаза его застлала пелена слез. Он никогда не считал себя главой семьи и всегда знал, что не сможет быть таким, как Данила. Откуда взять силы на это?

– И еще, – продолжил Данила Романович, – береги жену и детей моих. Первую жену и трех детей я уже схоронил… Ты их сбереги… Будь им вторым отцом…

Никита закрыл глаза и кивнул. По щекам его скатились слезы.

– Рано я ухожу… Думал, застану, когда Ванечка, племянник наш, царем станет. Пусть учат их, как при мне учили… За этим тоже следи… Государя будущего тебе взращивать, – с усилием прошептал Данила Романович и глянул в сторону.

– Пришли… опять пришли, – выдохнул он и задышал часто, хрипя. Никита Романович с недоумением оглянулся – горница, конечно, была пуста.

– Адашевы… Два брата… и отрок… стоят… и смотрят… – заговорил Данила Романович и затрясся в сильной лихорадке, – я загубил… загубил…

– Лекаря! – громко позвал Никита Романович, не отрывая взгляда от страшной картины – оскалив зубы и выпучив свои огромные глаза, Данила Романович трясся, и на поредевшую седую бороду его клочьями летела пена. Два иностранных лекаря вбежали в горницу с какими-то склянками, начали хлопотать вокруг умирающего. Никита Романович опомнился, когда, пятясь, вышел за дверь. Там отдышался, вытер испарину со лба, обтер лицо от слез.

– Господин, – услышал он за спиной. Это стоял Гаврила, конюх Данилы, сопровождавший его в походе. Гаврила, широкий и низкий, как бочка, глядел виновато на Никиту Романовича, затем не выдержал, опустил глаза.

– Чего тебе?

Гаврила бухнулся на колени, зарыдал:

– Не уберегли… не уберегли! Там отравили его… там! Двое слуг пропали, Семен и Михайло… Едва с ним плохо стало, пропали, словно сквозь землю…

Никита Романович невольно скрипнул зубами. Так и знал, что свои предали! Подкупили их, иуд! И не достать теперь, ищи-свищи их по свету! А может, и их самих уже изничтожили. Никита Романович чувствовал, как его душит закипающая злоба, но он смог совладать с собой и промолвил лишь плачущему на коленях конюху:

– Ступай…

Тем временем, закрывшись в горнице, князь Сицкий и Василий Захарьин все еще обсуждали будущее их семьи.

– Наверное, Никитку оставит вместо себя, – предполагал Сицкий.

– Никитка больно добр и мягок, умом недалек, не замена Даниле! Ему поручить управу нашим родом? Ну уж нет! – негодовал Василий Михайлович.

– Что тогда делать станем? – спросил Сицкий. Помолчал Василий, подумал, хлебнул прямо из кувшина кваса и, вытерев рыжую бороду, выговорил:

– Слыхал, что Басмановы Рязань отстояли, татар многих побили, самого крымского хана назад в степи прогнали… Слыхал ведь?

– Слыхал, – с недовольством отозвался Сицкий.

– Теперь нам нужно либо с ними, либо против них… Но без Данилы…

– Ну? – не вытерпел Сицкий, подавшись вперед.

– Дочка у тебя есть невенчанная? – Василий Михайлович глядел на него пристально, испытующе. Сицкий молчал, уже понимая, к чему клонит родич.

– Сын Басманова тоже молод, да не венчан. Сватать будем…

– Отчего ж мою? У тебя тоже дочь имеется! – выкрикнул с возмущением Сицкий.

– А того, что твоя старше! К тому же ты князь…

– И чего?

– И того! Не препирайся, выбирать не из чего! Я своей дочери применение найду, не переживай!

Сицкий поостыл, замолчал. Василий Михайлович снова жадно хлебнул из кувшина и докончил мысль:

– Сведем дочь твою с Федькой Басмановым… Жену упреди…

– А верно молвят, что Федька-то с государем содомским грехом… – проговорил Сицкий, но Василий Михайлович шикнул на него, топнув ногой:

– Молчи, глупец! Молчи!

Сицкий понуро опустил голову. Не хотел с Басмановыми безродными родниться, да еще дочь свою отдать молодому Басманову, за коим содомский грех… Прости Господи!

Двумя днями позже Басмановы с победой возвращались в Москву. Их встречала рукоплещущая толпа, радостно со всех колоколен звенели колокола. И, будто желая придать сему мгновению истинное счастье, наконец вышло солнце. Но грязь была всюду, в ней увязали лошади и обоз. Алексей Басманов ехал впереди вооруженного отряда всадников, облаченный в боевые доспехи, но без шлема. Одной рукой он держался за поводья, другая, раненная при обороне Рязани, висела на перевязи. Победа нынче далась тяжело, хоть боярин и воевал всю свою жизнь – и против Казани, и против Ливонии.

Нынче не победить было нельзя. Государь не зря отправил их с Федором туда, едва узнав, что крымский хан собирается с походом на рязанские земли. Алексей Федорович понимал, что государь ждал от него и Федора либо победы, либо их гибели в бою. Ждали хана все лето, но он не шел. Осенью с застав тут же доложили Басманову в Рязань, что появились крымчаки. Тогда-то боярин и решил испытать своего сына – приказал возглавить отряд для атаки на передовые отряды татар. Федор, ни слова не сказав, облачился в доспехи, вооружился, обнялся с отцом на прощание и ушел. Алексей Федорович тем временем занимался укреплением города, в который с окрестных деревень со своим добром спешили перепуганные мирные жители. Федор одержал победу, вернулся, захватив пленников, коих тут же отправили в Москву, и начал помогать отцу. Огромное войско хана вскоре оказалось под стенами Рязани, которую хан пытался беспрерывно взять штурмом три дня. Тогда-то и ранен был Алексей Федорович шальной стрелой в боевую правую руку…

Рязань бы пала, не подойди к городу посланное Иоанном войско из Москвы. Оно ударило в тыл татарам, и в это время Басмановы организовали вылазку. Поняв, что его войско гибнет, крымский хан отступил, неся огромные потери. Тогда Алексей Федорович увидел своего сына в бою – обрызганный с головы до ног чужой кровью, оскалив зубы, он неистово рубил противника, и черные глаза его горели безумным огнем…

И вот Федор ехал рядом, так же без шлема, откинув на плечи свои смоляные волнистые волосы. Прямая спина, на губах довольная улыбка. Алексей Федорович искоса взглянул на сына. Видный молодец! В бою был хорош, токмо лишь не бережет себя. Сколько раз в гуще сражения оказывался, когда остальные ратники позади были – не дрогнул нисколько! Добрый воин, образованный муж, но есть одно – греховную связь с государем надобно закончить! Сором какой! Наверное, уже слухи потекли при дворе, по углам шепчутся!