Ольга Иванова - Гаухаршад

Красавица оказалась на редкость капризной, а Дин-Шаих потакал ей, позволял молодой женщине вольности, недопустимые ранее для одалисок. Нилюфер не пожелала жить в гареме вместе с женщинами эмира, и Дин-Шаих приказал поселить свой цветочек в уютном жилище в Розовом саду. Жилище напоминало дворец в миниатюре, и привели его в порядок в соответствии с пожеланиями наложницы в короткий срок. Уже второй месяц красавица проживала в отдалении от эмира. Дин-Шаих каждый вечер навещал Нилюфер и находил особую прелесть в их свиданиях, скрытых от дворцовой сутолоки, от плетущих свои бесконечные интриги прислужниц и евнухов.

Сегодня на закате Нилюфер назначила свидание эмиру в беседке, оплетённой виноградной лозой, и грузный вельможа, как нетерпеливый юноша, едва сдерживал своё желание поспешить на встречу к красавице. Он послушно дожидался назначенного ею часа. «Чем сегодня удивит меня маленькая Нилюфер? Будет петь черкесские песни, танцевать свои завораживающие взор танцы или придумает что-то новое, ещё ни разу не виденное мной?» Дин-Шаих пытался угадать, чем порадует его любимая наложница, вздыхал и млел в ожидании скорой встречи, в то время как черкешенка торопилась исполнить задуманное.

Хыяли застыл неподалёку от беседки, зорко вглядывался в шелестевшие от поднявшегося ветра кусты и деревья. Ветер налетал внезапно, словно кто-то огромный и невидимый дул то в одну, то в другую сторону. Даже шелест качавшихся шапок кустарника был наполнен тревогой. Возможно, тревога и чувство опасности сидели в нём самом с тех пор, как капризная княжна пожелала удалить всю охрану из сада, оставив только его. Юзбаши скользнул взглядом по беседке, в которой укрылась любимая наложница эмира. Он приказал себе не думать об этой женщине с того дня, когда они ударили по рукам на рынке Солхата с главным поставщиком эмирского гарема. Черкешенка отныне принадлежала могущественному Дин-Шаиху, эмиру, который наряду с великим ханом и другими беями управлял этой страной. Теперь глава рода Мансуров стал его господином.

Хыяли гордился новым положением. Он считал, что сравнялся со старшими братьями, занимавшими в Крымском ханстве уважаемые и почётные должности. На окраине Гёзлева юзбаши купил дом, поселил в нём и племянника Геворга. Юноша во всём подчинялся дяде, который обучал его джигитовке и владению оружием. Многие годы Геворга ограничивали стены армянского монастыря, он привык жить по строгому монашескому уставу, но сейчас юноша с головой окунулся в новый, неведомый доселе мир. Турыиш ожидал возвращения сына, но Геворг, вкусив вольной жизни, опасался, что с отцом ему будет скучно и одиноко, как в монастыре Сурб-Хач. Юноша оттягивал день отъезда, ожидал чуда, и чудо случилось, когда однажды дядя Хыяли, войдя в дом, с порога объявил:

– Геворг, скоро я смогу взять тебя в охрану княжны. – И тут же поддразнил: – Или ты собираешься отправиться в Солхат?

– О нет! – Юноша подскочил с ковра, где разглядывал разложенное оружие. – Как же скоро это произойдёт?

Хыяли явно не понравился вопрос племянника. Он скривился, словно от зубной боли, ответил нехотя:

– Госпожа Нилюфер прогнала двух моих лучших воинов, они осмелились играть перед её домом в кости. Она очень капризна и требовательна. Я всё время думаю: стоит ли мне вводить тебя в охрану этой взбалмошной наложницы, которая воображает себя первой госпожой гарема?

Геворг при упоминании имени черкешенки густо покраснел и опустил голову.

– Так ты до сих пор не избавился от мыслей о ней?! – сердито вскричал Хыяли, заметивший это. Он заставил юношу взглянуть ему в глаза и уже ласково добавил: – Запомни, сынок, женщины – это испытание, посланное коварным шайтаном. А в самых красивых из них сидит по два шайтана, и они стремятся погубить душу правоверного. Если ты по-прежнему будешь думать о наложнице нашего господина, высокородного эмира Дин-Шаиха, да осыплет его Аллах благостью, я не смогу устроить тебя на службу.

Геворг испугался, что исполнение его мечты ускользнёт из рук, торопливо замотал головой:

– Разве я посмею глядеть на госпожу как на женщину? О, поверьте мне, дядя, клянусь, я буду самым верным и безукоризненным стражем!

– А что скажет твой отец? – ввергая себя в ещё большее раздумье, а юношу в невольный трепет, произнёс Хыяли. – Ведь он ожидает тебя, чтобы забрать с собой в Казанское ханство.

– Но я… я. – Геворг смешался и замолчал. Он с немой мольбой глядел на дядю.

– Тебе хочется остаться со мной? – помог ему наконец Хыяли.

Юноша судорожно сглотнул и кивнул головой:

– Я очень хочу этого, Хыяли-ага! К тому же неизвестно, сможет ли отец отправиться в Казань, сменится ли когда-нибудь власть в этом благословенном городе.

– Ты убедил меня, сынок. – Юзбаши похлопал юношу по плечу. – На днях я обращусь к уважаемым людям, огланам, которые ведают охраной самого эмира, и обещаю тебе, что с их согласия ты будешь принят на службу.

Сейчас, стоя у беседки, темневшей резными виноградными листьями, Хыяли припоминал этот разговор с племянником. Вечером он обещал испытать его в джигитовке и стрельбе из лука. «Ты должен доказать мне, что достоин служить в охране госпожи Нилюфер», – говорил Геворгу юзбаши. Его служба закончилась час назад, и юноша, должно быть, ждал его у ворот эмирского дворца. Хыяли полагал, что отсюда они отправятся за город, к огромному тутовому дереву, на котором все начинающие воины испытывали меткость своих стрел. Геворг ждал его, а он был вынужден стоять в карауле из-за каприза любимой наложницы эмира.

Хыяли недовольным взглядом скользнул по беседке и замер: в проёме откинулась белоснежная кисея и на пороге появилась Нилюфер. Она вся светилась в длинной розовой рубахе. Её распущённые косы покорными змеями вились по высокой груди и опускались почти до пят. Босые ножки, словно вырезанные рукой искусного ваятеля, медленно ступали по деревянным ступеням. Нилюфер остановилась, словно его взгляд застиг её врасплох, и вдруг засияла улыбкой, призывно поманила мужчину рукой. Не веря своим глазам, Хыяли не тронулся с места. А она вновь подняла белую руку, так что широкий рукав мягкими складками скатился вниз, обнажил шелковую кожу, и призвала жестом:

– Хочу отдать вам распоряжение, юзбаши. Войдите в беседку, на улице ветрено, я замёрзла.

Хыяли не знал, какое затмение нашло на него в тот миг. Вспомнился вдруг жаркий день в Кафе, пыльный караван-сарай, переполненный людьми, и эта женщина, которая едва не стала принадлежать ему на грязном полу кельи. Он давно запретил себе думать об этом эпизоде, но его руки, губы и тело, как оказалось, ничего не забыли. Будучи даже начальником охраны наложницы, он не мог оставаться с ней наедине, не должен был видеть лица женщины эмира. Но в тот миг он и не вспомнил о запретах. Как заворожённый, Хыяли шагнул в беседку. Вцепившись руками в деревянный проём, он своим могучим телом заслонил дневной свет. Мужчина едва угадывал силуэт красавицы в полумраке беседки, слова из пересохшего горла вырвались хриплым шёпотом, растворившись в манящей, благоуханной темноте: