А.Ча.гин - Вкус времени – II

Кто он по своей квалификации и специальности? Фактически никто. У него нет образования и профессии, его заработки случайны и неверны. Его бесправное состояние не позволяет ему занять в обществе положение соответствующее его способностям, энергии и уму. А всю жизнь перебиваться, плодить нищих и влачить зависимое жалкое существование, представляя своей подругой эту холеную особу, он не мог и помыслить.

По правде сказать, Владислава удерживало от серьезных шагов еще и то обстоятельство, что он однажды в ее присутствии зверски напился на торжественном вечере в Доме техники. Его явно подпоили, потому что он всегда знал меру. После такого афронта ленинградец чувствовал себя опозоренным, просил извинения, но смотреть в глаза Достойной особе не решался.

Жизнь на берегах великой реки идет своим чередом, и местные события вполне сочетаются с общегосударственной политикой. В силу этого страшного единства, вскоре всех бывших работников КВЖД арестовали. Всех до единого человека. Их заподозрили в шпионаже, в контактах с японской разведкой. Доказательств этому не имелось, но им инкриминировали не столько уже совершенные, сколько будущие антисоветские деяния.

Вероятно, за рубежом узнали о творящемся в России геноциде, и там поднялся страшный шум. Не желая портить репутацию самой свободой страны в мире, тюремщики, перемыв арестованным косточки и процедив всех через частое сито, некоторых все же выпустили, видимо, отобрав подписку об агентурной работе.

Счастливо выбралась из застенка и очаровательная Ханна, имеющая двоих уже начинающих ходить детей и одного еще сидящего мужа. Благополучно возвратилась и Достойная особа. Увы, невзирая на всё совершенство этих женщин, Щеголев навсегда вычеркнул их из своей жизни. Вот так – одним махом!

У нашего ленинградца случаются и другие интрижки, которые ему подстраивают корыстные «друзья». Но он смотрит на новых знакомых девушек и женщин только как на собутыльников.

Родителей, конечно, беспокоит то, что младший сын иной раз поздно возвращается из гостей, но, в общем, они уверены, что он не натворит явных глупостей и не перешагнет допустимой черты. Папа всем происходящим с сыном очень недоволен и выговаривает ему за его бестактность, например, в общении с очередной N.

– Скажи, чем теперь тебе плоха эта девушка, – возмущается папа после следующего «развода» Владика. – Очень порядочная и интеллигентная, из нашего круга.

– Папа, да она сухой «книжный червь» – из библиотек не вылезает!

– Видимо, обладает литературными способностями…

При обсуждении каждой следующей кандидатуры мама всегда имеет особое мнение и, как правило, принимает сторону сына, например:

– Но она какая-то вся расслабленная, точно бескостная… – или, – …а, как она жмет руку?! Ощущение, что пожимаешь мокрую тряпку.

– Что ж из того, у каждого своя манера держаться, – парирует папа. Владик помалкивает.

В его памяти возникает милая, мягкая, женственная, но вместе с тем собранная, деловая Вера, вспоминается обольстительная, очаровательная Галина и, конечно, перед глазами встает вызывающая восхищение Достойная особа. Он расстался с ними, но какие-то невидимые нити связывают его с прекрасными молодыми женщинами. На их фоне Владик с отвращением представляет себя рядом с любой другой «порядочной и интеллигентной». Но разве объяснишь все, что чувствуешь, папе…

Живя в Самаре, Щеголевы узнали несколько семей высланных ленинградцев, живущих на ближних улицах в Саде-Городе. В соседнем доме обитает семья Карповых. Брат иногда наведывается к ним, но Владик их почему-то не жалует. А почему, собственно? Этого не может объяснить даже он сам. Неужели потому, что там его пугает обилие девушек на выданье?!

Глава этой семьи в Ленинграде являлся видным научым работником и радиоспециалистом, а здесь не может получить хотя бы какую-нибудь должность. В дворники его не берут потому что он ученый, а в ученые он не годится потому что вышел не из касты дворников. После долгих хлопот через Москву, радио-инженер устроился на работу в далеком сибирском городе. Он был действительно крупным ученым и в Самаре, по наивности, первое время никуда не показывался, опасаясь, что его будут рвать на части. Какое там! Через несколько недель он вымаливал хоть поденную работенку.

Вездесущие враги, маскируясь бдительностью, вредили техническому прогрессу и науке. Ежовские ищейки, высунув язык, шныряют среди народа, выискивая новые жертвы. Они обязаны соблюдать сталинский догмат, гласящий, что с развитием социализма сопротивление его врагов нарастает, и что, следовательно, их нужно в возрастающем количестве вылавливать и ликвидировать. Эта сволочь опасалась, что чуть зазевайся, и жертва, без их помощи, самостоятельно попадет в мясорубку.

Вскоре Щеголев услышал, что бесследно исчез в застенках НКВД Зубов – начальник отдела подготовки кадров Куйбышевской дороги. Он узнал об этом, заглянув в Дом техники к Чепурнову. Чепурнов заметно струхнул, ведь следующей жертвой наверняка числился он. Сложившиеся весьма скверные обстоятельства вынудили его папашу заслуженного старого железнодорожника искать знакомцев среди гепеушников и клясться перед ними, что почитает «вождя и учителя» как бога. Помогло. Молодой Чепурнов уцелел. Ведь палачам безразлично кого хватать, им важно выполнить норму по количеству. Они вместо Чепурнова внесли в список, скажем, Росинского.

Щеголевы получили письмо, где сообщалось, что Михаила Михайловича Росинского, брата давно арестованных Константина и Алексея, без долгих разговоров посадили. И верно, его невозможно было оставить на свободе, так как он занимал очень ответственный пост, и мог страшно навредить коммунистам. Ведь он устроился… учителем пения в начальной школе. Подумать жутко – он, будучи ярым классовым противником, угрожал советским детям изучением на уроках песенки не о чижике, а о пыжике!

По мнению людей здравомыслящих, нехватка кадров для тюрем и концлагерей могла создаться лишь по глупости – в условиях современной России никто никуда не имел возможности скрыться, уйти в подполье. Тотальная система доносительства, густая сеть осведомителей среди населения, невозможность выезда заграницу, все делало жертвы совершенно беспомощными перед хищной пастью репрессивных органов. Затравленные обыватели тихонько сидели, боялись пикнуть и, как бараны на бойне, ждали своей очереди.

Эх, русский народ, угнетатели всех веков превратили тебя в бессловесного раба, поклоняющегося злому шайтану и безропотно ожидающего удара топором по шее…

Подозрительность, насаждаемая везде и всюду, достигла вершин идиотизма. Щеголев видел своими глазами ученические тетради с оторванными обложками, на которых был изображен пушкинский дуб у лукоморья. Их отодрали потому, что в узоре листьев сумасшедшие блюстители вычитывали буковки, составляющие хулу дорогому вождю. И это не анекдот, а горькая, но странная правда. Жить стало невыносимо и очень опасно. Любого и каждого могли обвинить в том, что он хоть и не совершил ничего плохого, но мог подумать об этом. Только дьявольски изощренные истязатели способны изобрести такую адскую систему. По мысли сталинской своры, эта система должна была полностью подавить даже воображаемое сопротивление масс.