Виктор Некрас - Земля последней надежды – 1. Дети конопатого бога. Всеслав Чародей 2.1.

Иной раз княжич начинал подозревать, что они, Грозовит и Славимир – братья, только один стал волхвом, а другой остался княжичем. Когда-то давно, когда в Киеве ещё правил прадед Владимир Святославич, а в Полоцке – дед Изяслав с бабкой Гостивитой. Молодые.

– Доводилось, – нехотя ответил Всеслав. – Бабка Гостивита рассказывала… но не так… не знаю как сказать. Проще, что ли…

– Проще, – задумчиво кивнул волхв. – Всё верно, проще. Кощуны таковы – то, что попроще, знают многие… баснями зовут. А сами кощуны знают волхвы…

Всеслав поднял голову, поражённый неожиданной мыслью:

– Владыко! Но почему бы их не записать?!

– Что? – не понял Славимир.

– Ну как что? – Всеслав даже заёрзал на лавке, до того ему захотелось объяснить волхву замечательную вещь, до которой он додумался. – Кощуны записать! На бересту, а то – харатью!

– Зачем? – в голосе Славимира прорезался холодок, словно ученик предлагал ему что-то непристойное или преступное.

– Ну как зачем?! Ну вот смотри… ты их помнишь наизусть… ученики твои – тоже… так?

– Ну – так, – косматая голова качнулась, вспыхнули искорки солнца на седине.

– Ну а если они что забудут? Исказят? Не смогут передать дальше, погибнут? Ведь люди не будут этого знать! А если записать…

– А если записать, то враги смогут эти записи сжечь, – тем же тоном продолжил волхв. – Опасность тоже есть…

– Но записи можно спрятать, скрыть, их не исказишь! – не отступил Всеслав. – Создать книгу священную, как у христиан! Почему нет?!

– Нельзя, – покачал головой волхв. Холодок из его голоса исчез, он понял, что ученик задумал не непристойность какую, а искренне хочет помочь.

– П… почему? – ошалело спросил Всеслав.

– Боги заповедали, – коротко ответил волхв.

Княжич несколько мгновений молчал, потом вдруг спросил, подымая глаза:

– Обычай?

– Обычай, – кивнул Славимир, и его прищуренные глаза подобрели. – Ты, должно быть, уже заметил, Всеславе, что обычай – это надмирная сила, его не только волхвы альбо князья слушаются, ему даже боги подвластны.

– Заметил, – прошептал Всеслав, опуская глаза.

– Вот так и тут, – Славимир не отводил от него взгляда. – Обычай запрещает записывать кощуны. Только от человека к человеку. Это уже закон, и его не пересилить.

Всеслав молчал, не подымая глаз. И волхв почувствовал вдруг, что ученик впервые с ним не согласен.

Ну что ж… может быть, пришло иное время…

Расписная лодья высоко задрала выгнутый нос, украшенный сверху резной конской головой с крупными оскаленными зубами. Носовое бревно резало низкие двинские волны, медленно надвигаясь на вымол.

Всеслав Брячиславич покосился на замерших рядом воев, ухватил взглядом невозмутимое лицо рыжего Несмеяна, чуть заметно усмехнулся – и впрямь, в диковину такое пока что в полоцкой земле, такое посольство встречать. Перевёл взгляд в другую сторону – всего в полусажени от него, чуть впереди, стоял сам владыка Славимир (дело ныне Славимирово, не его, княжье). Волхв сумрачно поблёскивал глазами из-под низких косматых бровей, в густой бороде едва заметно шевелились губы, словно Славимир что-то шептал. А может и правда шептал что, Всеслав вслушиваться не стал – у волхвов свои тайны и свои разговоры. Мало ли, может, молится волхв.

Несмеян же и впрямь был невозмутим. Ну, посольство, ну, волхвы. Ну, из Арконы. Впрочем, о том, что в посольстве именно волхвы и именно из Арконы, во всей дружине Всеслава знали пока что только немногие – всего с десяток из полусотни доверенных людей, которых князь взял с собой в Гориславль. А ещё полторы сотни воев рассыпались по окрестным лесам, остерегая город от внезапного нападения, вражьего лазутчика либо ещё какой внезапной напасти.

В лесу сейчас неуютно, – мельком подумал Несмеян. Он живо представил, как тянет из оврагов холодом и сыростью, ноги скользят по ковру из прошлогодней прелой листвы с островками грязного зернистого снега. Ни тебе присесть, ни прилечь, ни спрятаться толком. Поневоле порадуешься, что князь с собой в город взял. Хотя будь сейчас княжья воля, Несмеян бы и в леса пошёл вместе с дозорными, слова бы не возразил – надо так надо.

Лодья, меж тем, мягко ударилась бортом о вымол, с носовой и кормовой палубы упали чалки. С борта упруго спрыгнули два воя, ухватили чалки, потащили в стороны, вывязывая на ходу петли. Следом за ними с борта медленно спустилась на вымол сходня, сколоченная из двух толстых досок. Такая сходня, коль надо, и груз тяжёлый выдержит, хоть пару воев в полном вооружении, хоть бочку неподъёмную с рыбой либо ворванью.

Однако ни двух воев, ни бочек на сходне не было.

Через борт по сходне шагнул высокий старик в длинном белом плаще, остановился на миг, окидывая взглядом берег и вымол, а заодно и городские стены. Длинная седая борода, с которой сливались такие же усы, седые волосы, выбившись из-под шапки, падали на плечи. Несмеян отчётливо различал потемнелую от старости в коричневых пятнах кожу рук старика, но пальцы с узловатыми суставами цепко, совсем не по-стариковски держали тяжёлый резной дубец.

Несмеян на мгновение встретился со стариком глазами, и гридня пробрал мороз – из глаз волхва (а это был волхв, вестимо) смотрела какая-то древняя предвечная сила, та, что иной раз осеняла своим присутствием и полоцкого князя (и в такие мгновения полоцкие гридни и вои благоговейно замирали, не зная, чего ждать от своего господина).

В следующий миг волхв двинулся вниз по сходне, а навстречь ему уже спешил владыка Славимир. Впрочем, в походке витебского волхва не было ни малейшего подобострастия – младший встречал старшего, только и всего. Князь Всеслав шёл к сходням следом за волхвом, почти рядом с ним, отставая на полшага, на четверть шага даже – послы приехали всё-таки не совсем к нему, скорее к Славимиру.

Над Двиной висел промозглый холодный весенний вечер. Мальчишки возились около прибрежного шалаша, сложенного ещё в прошлом году. За зиму листья на ветках, из которых они сложили шалаш, повяли и опали, и в настиле тут и там просвечивали немаленькие дыры.

Старший из мальчишек несколько времени рассматривал месиво из голых веток и остатков прошлогодней листвы, которое ещё год назад было шалашом, потом вздохнул и поворотился к младшим (они растерянно глядели на него, не зная, что сказать):

– Ну чего встали? Хотите ночевать в тепле – схватили топоры и пошли рубить лапник. Ночь будет холодной.

Младшие мгновенно воспряли (нашлось дело – и растерянность прошла) и, схватив один – топор, другой – нож, пошли к ближнему ельнику, подталкивая друг друга, чтоб не показалось, что они боятся, и старший друг не начал их презирать. А он, проводив их насмешливым взглядом, принялся обрывать с шалаша гнилые листья и выгребать мусор, увеличивая дыры ещё больше.