Александр Ушаков - Юность императора

Он очень любил тепло, был слишком чувствителен к пахучим веществам и метеорологическим колебаниям, страдал мигренями, в гневе имел тик лица, плеча и правой руки, судороги в левой ноге и жевательные движения челюсти. Все это усугублялось его чудовищным самолюбием, эгоизмом, вспыльчивостью и импульсивностью, склонностью к суеверию, бессердечностью, отсутствием нравственного чувства и недостатком этического чувства.

«Из всего этого, – сделает вывод Ломброзо, – мы усматриваем, что в этом великом человеке произошло полное слияние гения с эпилепсией не только судорожной, мышечной, но и психической, выражавшейся в импульсивных действиях, затемнении умственных способностей, цинизме, чрезмерном эгоизме и мегаломании.

Из этого примера, являющегося в природе не единственным, мы можем вывести заключение, что эпилепсия может быть одним из составных элементов гениальности…»

Но кроме этих приступов классической эпилепсии у Наполеона бывали приступы неполные и измененные. Так, 18 брюмера Наполеон имел приступ бессознательного состояния, а затем проявил типичный бред эпилептика в своих речах к совету и войску.

Его поступки в это время можно признать вполне бессознательными и даже бессмысленными. Своими дикими поступками в течение нескольких минут он едва не разрушил составленного им грандиозного плана государственного переворота.

Судорожные припадки случались у Наполеона и позже. После объявления о разводе Жозефине он был невменяем. Близкие к императору люди поговаривали и о том, что под Бородино Наполеон пережил настолько сильный приступ, что не мог контролировать ход сражения.

Еще через два месяца он упал в обморок после того, как отдал приказ своей армии возвращаться. То же самое наблюдалось и в сражении под Дрезденом, где он, пребывая в каком-то никому непонятном замешательстве, погубил армию.

Под Лейпцигом Наполеон тоже впал в оцепенение и, как показалось многим офицерам, руководил сражением так, словно не понимал, что он делает. Та же сцена повторилась и в ночь, предшествующую его отречению от престола.

Какой из всего сказанного можно сделать вывод? Да только то, что Наполеон с детства страдал какой-то развивашейся в нем нервной болезни. И кто знает, кто был виноват в них: любивший выпить отец или то страшное нервное напряжение, в котором он пребывал все свое детство…

Помощник директора школы отец Валон встретил известие о дуэли с нескрываемой радостью. И еще бы ему не радоваться! Ведь именно сейчас, когда этому делу будет дан ход, у него появился прекрасный шанс отделаться от осточертевшего ему своими выходками и грубостью корсиканца. И когда тот появился у него в кабинете, он не скрывал своей радости.

– О вашем отвратительном проступке, – с иезуитской улыбкой на губах проговорил он, – будет доложено военному министру, и вы вряд ли останетесь в нашей школе! А пока посидите в карцере!

Ни один мускул не дрогнул в лице Наполеоне и, не удостоив Валона не единым словом, он повернулся и направился к двери.

Помощник неприязненно смотрел в его худенькую спину и вдруг поймал себя на мысли, что по большому счету ему совершенно все равно, выгонят этого дерзкого мальчишку из школы или нет. И больше всего его бесило то, что он так и не смог сломать этого словно выкованного из стали корсиканца.

– И как вам только не надоест, – не выдержал Валон, – скандалить из-за своей Корсики! Не понимаю!

– Не огорчайтесь, – неожиданно для преподавателя улыбнулся его строптивый ученик, – вы поймете это, когда вернется Паоли, и мы отомстим за все наши унижения!

– Отомстите за все ваши унижения? – воскликнул Валон, рассматривая стоявшего перед ним юношу с таким удивлением, словно он увидел его впервые. – Да кто вы такой, позвольте вас спросить?

– Человек, который любит свою родину! – последовал быстрый ответ. – Я не знаю, что решит ваш министр, но если меня оставят в школе, я советую вам запомнить, что корсиканцы, как некогда заметил Тит Ливий, мало чем отличаются от диких зверей. Они не смягчаются в неволе и делают невыносимой жизнь тех, кто посмел посягнуть на их свободу! Я, как вам известно, корсиканец, так что делайте выводы, господин Валон!

Закончив свой убийственный монолог, юный бунтарь отправился в хорошо знакомое помещение. Говоря откровенно, карцер не был для него наказанием. Книги можно было читать и там. А почитать ему было что. Совсем недавно он приборел дневник известного шотландского писателя Джеймса Босуэлла.

В свое время этот весьма отчаянный человек отправился на Корсику, где шло восстание против Генуи под руководством Паоли. После этой поездки он и написал тот самый «Рассказ о Корсике», которым теперь зачитывался молодой патриот. Говоря откровенно, Босуэлл Корсиканский, как стали называть литератора после выхода в свет его книги, дал в высшей степени им самим же идеализированный портрет отца нации.

Однако Наполеоне его преувеличения не смущали. Ведь именно таким, похожим на героев Плутарха, он и хотел видеть своего кумира.

Да и откуда он мог знать, каким на самом деле был Паоли. На острове его боготворили, а отец, который работал с ним, никогда не разговаривал с ним на эту тему. И теперь он с упоением читал о великом человеке, который создал новый тип демократического государства, который при всех своих изъянах превосходил политическое устройство европейских стран, задавленных аболютной королевской властью.

Размышляя над этим, Наполеоне начинал понимать, что, завоевав Корсику, Франция совершила преступление не только против его соплеменников, но и человечества. А поскольку главной виновницей падения Паоли и всех его нововведений была французская монархия, то вывод напрашивался сам собой: она должна была исчезнуть! И сам не осознавая того, молодой корсиканский патриот стал идейным республиканцем за несколько лет до падения монархии.

В дневниках Босуэлла он много раз встречал имя Жана-Жака Руссо. Он уже слышал о знаменитом женевце, но особый интерес к властителю дум у него проявился только сейчас, когда он узнал, что именно этот философ написал первую корсиканскую конституцию и вместе с аббатом Рейналем отставивал независимость Корсики. И он решил прочитать все сочинения знаменитого философа.

Целых четыре дня Наполеоне наслаждался своим относительным покоем, пока за ним не явился один из преподавателей и не отвел его в кабинет помощника директора школы.

– А вот и наш дуэлянт! – насмешливо проговорил Валон при виде появившейся на пороге тщедушной фигуры, обращаясь к сидевшему в потертом кресле высокому генералу, в котором Наполеоне с удивлением и радостью узнал графа де Марбёфа.

– Здравствуйте, Буонапарте, – не желая в присутствии директора выказывать своего истинного отношения к сыну своих друзей, сухо произнес генерал.