Андрей Зайцев - Смута

С самого утра они кружили по степи без всякого успеха. Кто помоложе, тот даже ожидал крымцев, хотя Матвей в этом не находил ничего хорошего.

Помнил он давешний случай, пару лет тому назад, когда казачий разъезд попал в засаду, устроенную татарами. Жестоко рубились они тогда, а в живых остался только он один! Как уцелел – только Всевышнему ведомо. Но, похоже, сейчас здесь они были одни. Никаких признаков присутствия крымских гостей.

Матвей призадумался. В тот набег татары до Перемышля дошли. И в Мещерскую землю. Как раз тогда в Новгороде, Пскове мор, слышал, случился большой. Много людей поумирало. Татары, как аспиды, пришли с юга. Вовремя в Москве спохватились. На речке Выси воевода Михаил Безнин со своей ратью татар смог одолеть, многих в полон забрали. Говорят, и сейчас за знатных крымцев выкуп дают. Вот так бы ему повезло. Была как-то у него возможность богатого мурзу захватить. Да случай помешал.

– А взглянуть бы надо, – вдруг предложил Никита Репей, кивнув на хищных птиц. – Уж больно любопытно. Не станут они так беспокоиться, если…

– А что? – встрепенулся и Матвей Ширшов, отвлекаясь от невеселых мыслей. – Татар там нет, думаю, но поглядеть надо.

Казаки повернули лошадей на запад и прошли саженей двести мелкой рысью.

– Гляди-ка!

Казаки, придерживая лошадей, удивленно глазели в траву. Там кто-то копошился.

– Вишь ты! – присвистнул Никита. – Человек!

Подъехали ближе, стали кругом. Человек в грязном рванье был жив и всадников видел. Пытался он привстать и что-то сказать, но, видно, сил не хватало.

Двое казаков спешились, подходя к незнакомцу. Был он страшно худ, глазами только зыркал на казаков, рукой махнул, пробормотав что-то невнятно. Слова тонули в грязной, свалявшейся, как пучок соломы, бороде. Несмотря на внешний вид, чувствовалось, что человек еще молод.

И чуткий Матвей Ширшов слова разобрал:

– Он про татар говорит, братцы!

Показалось ему, что он где-то уже видел этого мужика.

– Подкова твоему волу! – вдруг крикнул Никита. – Так ведь это Тимоха Медников! – И повернулся к Ширшову: – Узнаешь, Матвей?

И верно, то был Тимофей Медников, теперь уж и Ширшов не сомневался. Три месяца назад исчез он бесследно вместе с несколькими другими казаками. А полтора десятка их мертвыми нашли на шляхе. Понятно всем стало, что остальных татары с собой увели в Крым.

Матвей быстро соскочил с коня, подошел к Тимофею, присел, проведя рукой по спутанным блеклым волосам:

– Тимофей, слышишь меня? Это я, Матвей Ширшов! Узнаешь?

Тимофей еле заметно кивнул.

– Откуда ты? Из Крыма? От татар?

И снова кивок. В помутневших глазах Тимофея как будто прояснилось.

– Попить дай…

– Сейчас, сейчас.

Дали ему вина. Он сделал несколько глотков, помолчал, потом выдохнул:

– Из Крыма я… убег…

– Мы уж тебя схоронили.

– Рано хоронить.

– А еще кто с тобой был?

– Игнат, Самоха…

– Где же они?

– Игнат погиб. Его татарин зарубил. Про Самоху не знаю.

– А с тобой еще кто бежал?

– Я один смог убежать.

– Про Архипа ничего не слышал?

– Нет. А разве не убили его?

– Среди мертвых его не было. Семен от тоски изводится. Думает, что Архип у татар в неволе.

Подняли Тимофея казаки, он стоял пошатываясь.

– Наверное, на твоего посадим, – сказал Матвей, глянув на Арсения. – Он у тебя смирный.

Рябое лицо Арсения на солнце покраснело. Сам он хмурился, как будто не нравилось ему, что Тимофея Медникова нашли они в степи.

– Ладно, может, и так, – сказал он, отвернувшись.

Тимофея доставили на хутор Лебяжий.

Солнце клонилось к закату. Снизу оно казалось каким-то невероятно огромным темно-красным, тяжело остывающим шаром, выплавленным в небесной кузнице. И жара начала спадать.

Алексей смотрел по сторонам, опасаясь нежданной встречи. Но в этом краю, похоже, кроме птиц и зверушек никого не было.

Вон там место подходящее для ночлега. У опушки леса – поляна, трава по колено. Если ляжешь, никто не найдет. А если найдут…

О таком не хотелось думать. Алексей облизал пересохшие губы. Страх еще гнездился в нем, там, в глубине души. Сколько же он прошел за три дня? Немало. Но, кажется, недостаточно. Так маленький зверек бежит от хищного зверя, ищет норку, чтобы укрыться. Так укрыться, чтоб никто и никогда не нашел. Но разве такое возможно?

Слышал ведь он не раз, как ловили беглых холопов, ловили, били нещадно и возвращали хозяину. А там как бог даст. Кого – под батоги и до самых печенок, кожа лезла клочьями, кровь стекала ручейками, образуя лужицу под человеком. Выжил – хорошо, нет – жалеть некому. Другого и не довезут, сразу прибьют, хоть это и не по закону. Но если далеко везти, зачем лошадей ломать? Можно, конечно, у себя оставить. Но если прознают, в Москву донесут.

А что с ним сделают? Алексей содрогнулся, представив жуткую картину…

Он лежит, и его бьют кнутами. За смерть господского сынка ему тоже смерть! Но умрет он не так быстро и очень мучительно. Который уже раз вспомнилось ему, как все было. И была ли возможность избежать этого? Алексей пытал себя беспощадно. Иной раз уж думал: легче умереть зараз.

Сынок хозяйский, Алексашка, почти ровесник ему, может, года на два постарше. И зачем ему Улька понадобилась? Неужто других девок нет? Но как подумал об этом – сразу мысль: таких нет.

Ульяна в последний год очень похорошела, это все замечали. Заметил и Алексашка.

Вот оно как все вышло… Искал он Ульку, везде искал и нашел. Лучше бы не увидел ее тогда. Хотя как угадать, что дальше было бы?

Со двора господского вышла она в разорванном платье, на лице бледном подтеки от ударов, но глаза невидящие, чужие. Он к ней подскочил, глядит, а она смотрит и не видит. Пусто в глазах.

– Что, что, Ульяшка?

– Ничего…

Он все понял сразу, но как будто хотел убежать от этого, ждал иного разъяснения. Не верил, что ли?

– Да кто, кто?

Ничего не добился. Девушка ушла. А он отстал от нее, все равно без толку. Слонялся по деревне, как чумной. Ему и подвернулся старик этот, по прозвищу Мизяй. Последние годы он частенько в пастухах бывал. Его прозвали «коровий человек».

Он-то и сказал, как будто о чем-то обыденном, что не стоит особого внимания.

– Видел, как Ульяшку барин молодой захватил.

В глазах его маленьких мелькнуло любопытство. Он слыхал о том, что Алешка вроде ухаживал за Ульяной.

– Врешь, врешь! Черт рогатый! – закричал Алексей, тряхнув его за плечи, но знал уже, что это все правда.

Не будет у него больше Ульяшки…

– Чего мне врать? – обиделся Мизяй, не ожидавший такого отношения. – Не я один видел.

– Когда это было?

– Утром и было, – просто ответил старик.

Вроде понимал он, что обида Алешке нанесена тяжкая, смертельная.