Дарья Аппель - Девятый всадник. Часть 3

Однако, что касается тех, кого я знал близко, моих ровесников, занимающих похожее положение при Дворе и в свете, то назвать их «стариками-консерваторами» было бы абсурдно. Каждый из нас хотел тоже стать сподвижником Государя, и некоторая неприязнь к «квартету» состояла именно в том, что они монополизировали место преобразователей. Князь Долгоруков предлагал в открытую воевать с ними, но я понимал, что этим мы только уроним себя в глазах императора и света. Пьер Волконский своего мнения на этот счет не имел и, в целом, поддерживал мое видение. Он-то мне и предложил составить проект о том, что меня волнует, и представить его на рассмотрение кому-нибудь из Негласного комитета. Поначалу я несколько возмутился. А если они присвоят мои труды себе? «Я не думаю, что они настолько бесчестны», – твердо проговорил князь в ответ на мои сомнения. – «Наоборот, кто-то из них тебя поддержит непременно».

«Но кто же?» – спросил я.

Мы тогда сидели у него на даче, которую он нанял недалеко от меня – место оказалось модным и все больше приближенных ко Двору людей нанимало там дома на лето или даже строилось – и глядели на закат. Мы только что вернулись с коронации, вдохновленные речами, произнесенными государем, и обдумывали, как нам применить себя в грядущем раю свободы, равенства и братства, обещанном нам.

Услышав мой вопрос, Волконский помедлил, затянувшись сигарой. Я и так был удивлен слышать от него подобные речи, весьма здравые и обдуманные. Честно говоря, доселе я полагал его глуповатым, – в основном, из-за немногословия и постоянного спокойствия, – разделяя распространенное заблуждение, будто бы молчаливый человек таков только потому, что ему нечего сказать.

После паузы, показавшейся мне затянувшейся, князь Петр произнес:

«Я бы на твоем месте первым обратился к графу Строганову».

«Он же… краснее красного», – тихо отвечал я, на миг усомнившись в здравомыслии своего друга.

Волконский улыбнулся.

«Был. В пятнадцать лет», – проговорил он тихо. – «Вспомни, кем ты был в том возрасте?»

Я вздохнул.

«Кем-кем? Большим идиотом».

«Как и все… Не знаю, что бы из меня выросло, додумайся мой папенька поручить мое образование гувернеру-якобинцу…»

«Про него говорили, будто бы он выдал королевскую семью Конвенту, когда они пытались сбежать», – неуверенно произнес он.

«Ты сам веришь в то, что от какого-то русского отрока могло столь многое зависеть?» – Пьер взглянул на меня весьма насмешливо, и я мигом устыдился всей абсурдности моих слов.

«Но почему именно он?»

«Как почему? Я бываю при государе чаще, чем ты, и могу тебе рассказать, почему», – есть у этого моего друга одна не самая приятная особенность – сей «prince de Pierre» становится весьма разговорчивым, стоит его подпоить как следует, и потому он чаще всего воздерживается от вина. Но в тот вечер он, видно, от усталости, выпил чуть больше обыкновенного, да и мне доверял, поэтому мог говорить свободно.

«Так вот», – продолжил он. – «Новосильцев – пьянь и дрянь, уж извини. Бастард – он и есть бастард. Князь Адам ненавидит всех русских, хоть и тщательно притворяется, что наш лучший друг. Ты, впрочем, можешь с ним попытать свое счастье, ибо у тебя не русское имя. Но я бы все равно не советовал… Вставит в спину кинжал тогда, когда ты этого не подозреваешь. Что касается Кочубея, то я покамест не понял, что он такое… Понял только, что он большой тихоня. А такие меня всегда настораживают»

«То есть, Строганова ты избрал методом исключения?» – усмехнулся я.

«Не совсем. Я вижу, как он общается с государем, со мной… Это искренний и откровенный человек. Если уж тебя невзлюбит, так ты узнаешь об этом первым. А дружбу его сможешь приобрести – так, значит, другом он и останется. Если не навсегда, то надолго».

Мне нечего было на это сказать.

«Кроме того, он единственный живет открытым домом. Ибо женат, а супруге его, как понимаешь, хочется видеть людей. Очень образованная женщина, признаться», – продолжал князь Петр.

«Ты у них бывал?» – спросил я.

«Не имел чести, увы», – развел он руками. – «Но если напросишься к ним в гости…»

«Что значит „напросишься“?» – мне тоже стоит быть более умеренным в выпивке, так как я мигом становлюсь злым и начинаю придираться к словам. Это, кстати, наследственное, поэтому со своими родными братьями я никогда не пью – поубиваем же друг друга.

«Извини. Я хотел сказать – если он тебя позовет», – поправился Волконский. – «Так вот, если граф Попо тебя пригласит к себе, то не забывай, что у него столуется Новосильцев. Большой повеса, если честно. Все переводит в шутку. Многие не понимают, за что его держат в „квартете“. Однако, когда он трезв и лишен привычных развлечений, граф Николай весьма деятелен. Кузен имеет на него большое влияние и может направить его кипучие силы в нужное русло».

«Ты боишься, что он меня споит?» – спросил я. – «Не бойся, и не с такими я дело имел».

«Попробуй тебя споить. Тут в другом дело. Как раз он и способен присвоить твои мысли и выдать их за свои. Так что осторожнее высказывайся в его присутствии, даже если он, как тебе покажется, на ногах не стоит. Я знаю такую породу. Они склонны притворяться глупее и беспорядоченнее, чем есть на самом деле. В их присутствии расслабляешься, а потом удивляешься, кто ж тебя эдак подвел…»

«Откуда ты все это знаешь?» – удивленно спросил я, несколько возмущенный тем, что князь Петр еще и учить меня вздумал.

«А я смотрю за всеми и пытаюсь понять, что они скрывают», – признался он. – «Надо же с пользой время проводить».

«Воистину», – вторил я, и далее мы заговорили на совсем иную тему.

…После этого разговора я действительно получил приглашение на ужин у графа Строганова. Понятия не имею, почему именно он обо мне вспомнил. Возможно, Волконский был достаточно близок к нему. На ужин была еще звана моя супруга, которая охотно приняла приглашение. Значит, ничего серьезного обсуждаться не должно было. Скорее всего, думал я, собираясь на soiree, нынешний визит – простое знакомство. Ко мне решили приглядываться . Что ж, приглашение следовало принять и к обоюдной пользе. Мне тоже были любопытны эти люди, которых я так мало знал, но про которых так много слышал (в основном, как понимаете, нелицеприятного).

Я не стану здесь описывать, как выглядел Строгановский дворец. Род моего приятеля относился к богатейшим в России, он полагал себя наследником миллионного состояния – впоследствии, спустя 10 лет, выяснилось, что долги, оставленные графом Попо от отца, перевешивают все богатства, и, соответственно, роскошь была неимоверная. Доротея откровенно озиралась, запоминая убранство интерьера – она как раз затеяла полностью переделать наше жилище с учетом новых вкусов и положения, поэтому всегда присматривалась к красивым вещам, увиденным где-то. Что ж, особняк Строгановых мог стать источником вдохновения для любого, ценящего толк в красивом убранстве. Не буду всего описывать, но упомяну, что в ту пору я еще только вырабатывал в себе привычку к роскошному образу жизни. Выработал-таки, и этого не отнять. Оказалось, что у меня и вкус имеется, а он часто отсутствует у тех, кто вырос, как я, в бедности. Обычно бедняки, резко разбогатев, покупают все, что выглядит явно дорогим