Дарья Аппель - Девятый всадник. Часть 3

«А так, я все, конечно, понимаю, не надо рассказывать», – продолжил князь Петр. – «Но мы-то большего заслуживаем, чем эти вот… Разве не согласен?»

«Нас всех пока оценивают по достоинству», – завершил его мысль граф Ливен, не желая поддерживать далее разговор про «вот этих вот», то есть, про Строганова, Новосильцева, Кочубея и отсутствующего пока Чарторыйского. С другой стороны, он также понимал чувства друга. Тот ухватился за возможность близости к государю мертвенно крепкой хваткой и не желает делиться ею с неприятными ему людьми. Про этот «квартет» Кристоф и сам не думал ничего особо хорошего. Аристократы, богачи, те, кому с детства все приносили на блюдечке, – вот кто они. В неприязни, однако, не было ничего личного. Как там говорил некий граф Меттерних, такой же надменный юнец, как этот Строганов или Новосильцев? «Классовая ненависть», вот правильное слово. И граф изумлялся своему другу, первому аристократу и князю из Рюриковичей – ему-то зачем эту классовую ненависть испытывать? У него ж все с самого детства было: богатство, хорошее образование, почет и уважение. Оказывается, и у такого, как Пьер Долгоруков, тоже есть кому завидовать.

«Кому что. Кого облечают личной дружбой, а кому подачки бросают, чтобы не бунтовали», – недовольным тоном проговорил Долгоруков.

«А хочешь ли ты сей личной дружбы?» – Кристоф посмотрел на друга пристально, так, что ему стало заметно неуютно под таким взглядом.

Сам граф отлично знал, чего это государево доверие на деле стоит. Оно приносит одни только проблемы, лишние хлопоты. Поэтому он не разделял амбиций своего друга, желающего непременно стать первым приближенным императора Александра. Самому Кристофу более всего хотелось, чтобы его наконец оставили в покое, дав хоть немного пожить жизнью частного лица. Поэтому он даже был рад, что в интимный кружок императора не вошел.

«Разве ж это плохо – дружба государя?» – спросил недоуменный Долгоруков.

«Сама по себе она не плоха, но куда хуже обычного благоволения, уж поверь мне».

«Меня еще вот что волнует», – продолжал князь Петр, не обращая внимания на здравые размышления своего приятеля. – «Мы ж так вечно будем друзьями французов».

«С чего же ты взял?» – недоуменно посмотрел на него Кристоф.

«А вот с того, что с такими друзьями просвещенными», – последнее слово Долгоруков произнес с явной издевкой. – «С ними у нас, небось, соберется своя Директория. И угадай, кто в нее войдет? Уж точно не мы с тобой».

Кристоф глядел на него недоверчиво. Подобные разговоры он слыхал и раньше – мол, государь твердо вознамерился дать России конституцию, разделить власть с другими своими приближенными, среди которых назывались те, на коих нынче точил зуб его приятель. Многие негодовали от подобного «ребячества», немногие восхваляли просвещенность монарха. Но сам граф не очень верил в то, что подобные меры вообще возможны.

«Все они очень хорошо поняли, к чему приведет союз с Францией», – попробовал разуверить друга граф.

«Они? Да они на Францию молятся! И гражданина великого консула почитают, словно Мессию!» – воскликнул Долгоруков. – «Вспомни этого якобинца Строганова, так он нас всех во фригийские колпаки обрядит. Остальные не лучше ничем».

Кристоф подумал, что его другу не надо было столько пить. Сейчас еще начнет крушить мебель или предложить пойти стекла бить в Строгановский дворец. Уговаривать его было бессмысленно в таком состоянии.

«Посуди сам – раз они за равенство и братство, то какое право имеют нас заставлять что-то делать?» – словно мимоходом, сказал Кристоф, дабы успокоить своего не в меру разбушевавшегося приятеля.

«А ты прав», – после небольшой паузы произнес Долгоруков. – «Только не уговаривай меня их любить и под них подлаживаться».

«Да кто ж тебя уговорит?» – с тонкой усмешкой проговорил граф. – «И довольно уже о „квартете“. Много чести портить такой хороший вечер разговорами о них».

«Твоя правда», – произнес князь Петр. – «А вообще, Христофор, вижу, ты тут умнее многих… А маменька мне всегда говорила: «Держись, Петруша, умных, да не пропадешь. Дураки тебя с собой в могилу утащат».

«Как будто она не считала тебя умным?» – переспросил его Кристоф.

Князь Петр улыбнулся слегка застенчиво.

«Понимаю, меня матушка тоже полагает страшным идиотом», – откликнулся граф. – «У родителей обычное дело – кажется, будто их дети из пеленок еще не вышли, хоть они уже в чинах и свои семьи имеют».

«В самом деле», – произнес Долгоруков. – «Но совет ее хорош, стараюсь ему следовать».

«И я тоже, хоть мне так не говорили», – откликнулся граф Ливен.

Сам он подумал, что умные люди частенько склонны пользоваться другими людьми в своих целях, так что доверять им тоже не стоит. Все чаще он полагал, будто лучше всего вообще ни на кого полагаться. Но если постоянно жить на виду, вращаться в свете, как он, то вступать в приятельские или дружеские отношения становится неизбежностью. Да и обычное человеческое участие тоже необходимо…

Они посидели здесь еще какое-то время, потом распрощались. Ночь стояла белая и прозрачная, когда юные люди видят пленительные сны о любви и грядущем счастье, а люди с нечистой совестью – призраков, напоминающих им о былых злодеяниях. Граф приказал ехать помедленнее, и вгляделся на противоположный берег Невы. Величественная стрелка Васильевского острова на Западе – торжественный фасад довольно бедного предместья, напоминающего его почти родное рижское Задвинье. Затем – шпиль Петропавловского собора, возносившийся в серовато-сиреневое небо, на котором застыла негаснущая заря. Теперь крепость казалась совсем не страшной. Некого сажать, некого освобождать. Спокойная водная гладь сменила белый лед, по которому он проезжал несколько месяцев тому назад на выручку своему адъютанту. Тот более-менее поправился, но выходить на активную службу не мог пока, уехал в поместье. Может, и к лучшему.

В этом городе никогда ничего не понятно, – подумал Кристоф, вспомнив первые свои впечатления о столице, когда он там оказался. Странно, но сейчас он тоже чувствует себя как тогда. Закончился большой период его жизни, начались перемены – явно к лучшему, но все равно выводящие из себя. И, главное, как и тогда, нужно будет переделывать себя полностью. Усваивать новые умения. Заводить новые знакомства. И привыкать к совершенно иному положению.

Долгоруков негодует на «квартет» неправомерно. Кристоф бы мог с ними пообщаться поближе, чтобы понять, что эти люди в самом деле хотят и как они своих целей готовы добиваться. Можно про них что угодно говорить – и про «якобинство», и про желание устроить революцию, созвать Конвент и устроить еще множество бесчинств, которые вгоняли завсегдатаев гостиной его матушки в ужас. Кристоф даже не отрицал, что смог бы с ними подружиться. И, кто знает, может, они смотрят на него, на Волконского, на Долгорукова и тоже считают их «страшными интриганами», мешающими им осуществлять их цели? Враждовать и интриговать нынче не время, хотя обстановка просто-таки толкает на это. На том он и порешил.