Семён Штейнберг - Жизнь вместо жизни

В назначенный день, в пятницу, пройдя ещё три инструктажа – старшины роты, командиров взвода и роты поехал встречать родителей.

Моросил дождь, было ветрено и прохладно, но приказа о переходе на зимнюю форму одежды ещё не было. Одев под парадный мундир всё, что можно было одеть, приехал на Курский вокзал с «ефрейторским» запасом – за два часа до прихода поезда. Хотелось курить и, хоть немного, согреться.

В то время старый Курский вокзал представлял собой самый грязный вокзал в Москве. Там находили пристанище все московские бомжи и бродяги. В туалете – не протолкнуться, и пробыть там можно было не более двух – трёх минут. На улице – холодно и… патрули. Их было едва ли меньше, чем бомжей… В поисках укрытия, обнаружил подземный переход на платформы. Там меньше сквозило и было не так холодно. Спустившись, с ужасом обнаружил, что я не один такой «умный». Навстречу, прогуливаясь, шел офицер, капитан. По знакам различия – артиллерист или ракетчик. Поравнявшись, приветствовали друг друга отданием чести. Из под фуражки с чёрным околышком выбивались курчавые, чёрные волосы. Не «брат» ли…по крови?… Дойдя до конца тоннеля и повернувшись в обратную сторону, увидел, что капитан снова идет мне навстречу, – мы снова «откозырялись». На третий раз, капитан замахал руками – не надо. Так мы ходили навстречу друг другу часа полтора … Когда объявили о подходе «моего» поезда, я выскочил на перрон, ничего и никого не замечая вокруг.

Приняв из рук отца два чемодана, повернулся, отошел несколько шагов от вагона. Поставив чемоданы на платформу, обернулся к родителям и обомлел – мои родители обнимались с этим офицером. Даже тогда я ничего не мог взять в толк, что происходит. Ничего не понимал и капитан, глядя, на мою встречу с родителями. Мы молча смотрели друг на друга, пока мама не познакомила нас. Ничего не понимали и родители, глядя, как мы давились от хохота. Ситуация, действительно, анекдотическая. Если бы капитан был в лётной форме, я может и заподозрил бы чего-нибудь, вспомнив ту старую фотографию старшего лейтенанта, моего двоюродного брата, Зиновия Турецкого, но угадать в артиллерийском офицере человека, которого до этого никогда не видел…

Действительно, службу он начинал авиационным техником в авиационных частях ПВО. В армию он попал добровольно – принудительно, по направлению комсомола. До армии он закончил индустриальный техникум по строительной специальности и уже, будучи офицером, продолжил учёбу в Московском заочном политехническом институте, на строительном факультете. Затем, эту часть переформировали в ракетную и брату «прозрачно» намекнули, что, если он не перейдет на специальность, применимую в его нынешней службе, возможности учиться у него не будет. Пришлось перевестись на специальность, связанную с электроникой. Сейчас он сдавал сессию за четвёртый курс… Сославшись на 9занятость, брат извинился и уехал к себе в общежитие, предварительно подробно расспросив, где и как меня можно будет найти в следующий раз… В дальнейшем, приезжая на очередную сессию, он забирал меня на выходные дни. В один из его приездов, я осторожно заговорил с ним о перспективе избрания мной его прежней специальности авиационного инженера. Реакция его была резко отрицательной.

– Двадцать пять лет беспросветной жизни ради двух просветов на погонах.

Условия службы брата были действительно тяжёлые. Его ракетная часть стояла в Средней Азии – прикрывала космодром Байконур. Жара под пятьдесят, песок везде – на агрегатах, в домах, на зубах. У него четверо детей – две двойни – по мальчику и девочке в каждой паре. Дети в школу летают на вертолётах; воду возят в бензовозах. О каком-то культурном отдыхе – говорить не приходится.

В дальнейшем, к моему большому сожалению, в конце 60-х годов, наша связь с ним прервалась, мне только стало известно, что старшая пара его детей училась в филиале МАИ, там же, в районе космодрома. В середине 70-х годов, брат, в звании подполковника, вышел в отставку по выслуге лет.

Второй год службы ничем особенным отмечен не был.

С мая по август, в составе сводного батальона, был командирован в Ташкент, во время происшедшего там землетрясения, для поддержания и охраны общественного порядка в городе. Наша задача – ночное, с восьми вечера до восьми утра, патрулирование улиц и охрана палаточных городков, в которых поселились местные жители, опасаясь разрушений жилых домов во время подземных толчков.

Ночная жизнь значительно отличается от дневной. Проститутки, бродяги, любители ночных приключений выползают на ночные улицы, как бабочки на свет. Со всей страны сюда кинулись желающие поживиться на чужой беде – было очень много мародёрства – грабили разрушенные магазины и брошенные, в панике, квартиры. Работы хватало. Если центр города представлял красивый, в восточном стиле, более или менее современной постройки, город, то буквально в двух шагах от центра начинались средневековые, с узкими и кривыми, грязными улочками, с разлившейся по ним канализацией, так называемыми арыками. Видели и ультрасовременные, крупнопанельные жилые дома, расползавшиеся по стыкам во время толчков, как узкая одежда на «полной» женщине.

Коренное население очень нечистоплотное грязное, живущее в полной антисанитарии. Самолично был свидетелем, когда средних лет женщина полоскала в таком зловонном арыке рыбину, предназначенную, по всей видимости, для приготовления в пищу… В конвойной части, где мы жили, служило несколько «русскоязычных» солдат, призванных из республики, – они рассказывали, что в окрестных аулах еще не кончилось крепостное право.

Местные помещики – баи, были полными хозяевами жизни. Этими баями были местное партийное, государственное и милицейское начальство. Остальные крестьяне – дехкане и их семьи, были просто нищими, совершенно бесправными, чуть ли не крепостными. Их продавали за деньги и за скотину; за долги у них могли отобрать женщин, детей. Девочек, едва, достигших десятилетнего возраста, выдавали замуж за богатых; калым, который платили за них, баи тоже забирали себе, якобы, за долги их дальних родственников.

Мы не раз были свидетелями, когда задержанный нами, вооружённый ножом или обрезом бандит – узбек, тут же отпускался домой, если дежуривший в отделении милиции офицер, был той же национальности.

Там просто не было Советской власти.

За один месяц ночного патрулирования, насмотрелся больше, чем за все предыдущие, прожитые мной двадцать лет жизни.

Среди нас нашёлся один любитель «острых» ощущений и предложил мне обмен – я сел вместо него на радиостанцию, а он пошёл в патрулирование…