Алексей Иванов - Опыт № 1918

Исаак Моисеевич дошел до Пяти углов, прислушиваясь, даст ли отрыжку Шлёмин форшмак. Форшмак отрыжку не давал, но воспоминания о нем были не из лучших. Исаак Моисеевич, будь он в хорошем расположении духа, мог бы пройти по Чернышёву переулку, повстречать там кое-кого из знакомых людей и только потом выйти на Фонтанку. Но сейчас встречаться со знакомыми не хотелось. Он уже представлял, что скажет по поводу предложения Мойши Бахманиса Ревекка Марковна, и ему было не до встреч и разговоров со знакомыми. Свернул на Троицкую улицу и пошел по четной стороне, поглядывая на лавки конкурентов. Собственно, какие они конкуренты? Надо отдать должное Бахманису (плевать на его латышское подданство), мозги у него еврейские. кто-то может подумать, что, живя в тихой Риге, нет ничего проще, чем придумать поставки в Петроград килек, шпрот и копченой салаки. Кому они еще нужны, кроме как в России? Но – вы подумали о доставке? Что весь Финский залив, не говоря уже о Маркизовой луже, нашпигован минами, как клецками – куриный суп? А о таможне что вы думаете? О грузчиках в Петроградском порту, которые без денег не оторвут задницы, и ваш прекрасный пароход, нанятый в Эстонии (так дешевле), будет ржаветь у причала, пока вам не надоест платить сумасшедшие штрафы порту и неустойку хозяину парохода. Но есть еще бандиты, которым тоже надо платить, – ты же кооператор, делиться надо. Кое-кто из слишком умных хотел было нанять своих бандитов, подешевле, но за портовыми стояла Чека, что и решило дело. Так вот, попробуйте доставить кильку из Риги! А Бахманис смог! И как? Да через тупоумных американцев! Кто-то им надул в уши, что негры в Африке слишком быстро размножаются и через некоторое время размножатся так, что белому человеку буквально некуда будет плюнуть! Казалось бы, что тебе до негров в Африке? Плюй себе в Америке! Но американцам до всего есть дело. И через ихний Красный крест, или как он там по-американски, они решают отправить в Африку миллионы презервативов. А в ихнем Красном кресте, или как он там, сидит кто? Сидит кто? Вы будете смеяться! Сидит Борух Рубинчик, отец Шлёмы, хозяина еврейского ресторанчика на Разъезжей! Но! – он еще к тому же троюродный или еще какой брат латышского коммерсанта Бахманиса! Ну, не будем считаться, и четвероюродный же брат Исаака Моисеевича, что, впрочем, к делу отношения не имеет. Борух телеграфирует Бахманису, тот отправляет неграм свою кильку (мог бы и шпроты, и салаку, но – жара!), а миллионы презервативов плывут в Ригу! Вот это комбинация! А то, что презервативы черного цвета, так это только придает им шарму. Многие дамы предпочитают… Так сказать, экзотика. Негры в восторге: Бахманис от широкой еврейской души шлет им еще и латышские народные игрушки и поделки, которые валялись на складах со времен императора Александра III – тот все пытался развивать национальный вкус. И чем же расплачивается Бахманис с жуликами на своей таможне? Вы уже догадались – черненькими. А Исаак Моисеевич с местными бандитами? Тоже догадались? Причем берет за черненькие вдвое дороже! Ну, и как он должен смотреть на своих конкурентов, идя по четной стороне Троицкой?

Это немного подняло настроение Исаака Моисеевича, он свернул к Толстовскому дому, степенно вошел в высоченную арку, приподнял котелок, раскланиваясь с дворником, и пошел дворами к Фонтанке. Конечно, кто бы здесь не хотел жить! Этаже на третьем в девятикомнатной квартире с кухней в тридцать метров, отдельной гардеробной и комнатой для прислуги возле кухни? Можно даже не говорить про ванную с окном и туалетом таким, словно вы собираетесь провести в нем остаток жизни. Конечно, Бэба могла бы блистать и устраивать здесь свои журфиксы. «Ах, у нас журфикс по четвергам, приезжайте без приглашения!» А теперь скажите, есть у вас гарантия, что вас не «уплотнят», как уплотнили всех «социально не близких»: дворян, священников, офицерство, купцов побогаче и поприличнее? И вместо девяти комнат у вас останется одна. Или даже, допустим, две. Если вас вообще не выселят к чертовой бабушке на Щемиловку, к Еврейскому кладбищу. Вы это понимаете? А как это объяснить Бэбе? Когда у Шимановичей – простите, у кого-кого? – у Соньки Шиманович журфиксы, а я должна сидеть в твоем вонючем доме 50 на Фонтанке со входом со двора и смотреть в окно на твою постылую Фонтанку?! А она мне обрыдла! В Берлине – Шпрее, в Екатеринославе – Днипро, а тут… тьфу, Фонтанка без фонтанов.

Исаак Моисеевич свернул под арку (а вход, между прочим, есть не только со двора, но и из-под арки!), поднялся на третий этаж и отворил дверь.

– Что, гицель, крадешься? – вылетела в прихожую Бэба. – Иди, иди, полюбуйся! Посмотри на плоды твоего воспитания! Чтоб от твоего воспитания все вымерли к черту до седьмого колена!

Исаак Моисеевич снял калоши, отдал пальто и котелок прислуге и заглянул в распахнутую дверь столовой. За большим дубовым столом (вся мебель и утварь остались от прежних хозяев) сидели дочка Мара и какая-то девочка. Девочка была рыжая, с красным от веснушек лицом. Она сопела и не поднимала головы от стола.

– Мара, что за девочка? – строго спросил Исаак Моисеевич.

– Она н-н-на улице, – Мара стала заикаться, как всегда при волнении, – ей жить негде… Она из деревни…

– Как тебе нравится? Еще одну сволочь не вырастили, теперь и эту тащить на горбу!

– Как тебя зовут? – Исаак Моисеевич посмотрел на девочку. – Не понял? Маша, Даша, Наташа?…

– Лариса, – она подняла глаза. – Лариса Холмогорцева. Я из Пскова. У нас очень голодно, и все вымерли. И мама отослала меня в люди.

– Побираться! – Ревекка Марковна даже уперла руки в бока. – Это ж надо такую мать иметь! Выставить девчонку из дому!

– Я старшая, я могу на подаяние прожить, – тихо сказала девочка.

– Значит, ты просить будешь, а кто-то на тебя горбатиться?!

– Бэба, уйми свои вопли, – негромко сказал Исаак Моисеевич.

– Я всю жизнь Бэба и всю жизнь положила на тебя и эту стерву!

Стерва Мара хлюпнула носом.

– Бэба, тебе чего-то не хватает? – поинтересовался Исаак Моисеевич.

– Мне жизни не хватает, вы мою жизнь пожрали! Я могла бы с гастролями всю Европу объездить, а я езжу с кухни в столовую и обратно! А теперь еще эта гадюка!

Девочка приникла к столу, было видно, как затряслись ее плечи. Мара обхватила ее и заревела в голос.

– Вот, – будто обрадовалась Ревекка Марковна, – теперь эти стервы будут донимать меня вдвоем!

– Маня, – Исаак Моисеевич повернулся к вошедшей прислуге. – Принеси девочкам второе. У нас есть лишние котлетки? Вот и принеси.

– Ты что, думаешь, что я с этой засранкой буду мыться в одной ванне? И ходить на один горшок, ты так думаешь?

– Бэба, я ничего не думаю. Когда ты кричишь, думать невозможно! Если ты не Эйнштейн.