Алексей Иванов - Опыт № 1918

– Стоять! – неожиданно для себя рявкнул Сеславинский своим «командирским» голосом. – Выдать немедленно гражданину все, что положено! – Сеславинский чувствовал в голове звенящую легкость, как во время первых кавалерийских атак. Браунинг, сам собою оказавшийся в руке, определил скорость, с которой выдававший подбежал к другому узлу, вытащил зимнее пальто с каракулевым воротником и бегом же принес старику.

Впрочем, на выходе к Сеславинскому подошли двое молодых людей с задумчивыми лицами: «Тихо! Пройдемте!» – и подтолкнули к боковой двери.

Мандат ЧК подействовал магнетически. Хотя и не на всех. Командир охраны склада, сидевший в раздевалке «для дам», скривился на мандат и сказал с резким прибалтийским акцентом: «Здесь, товарищ, порядок определяем мы. И никому размахивать револьвером не позволим. Времена анархии прошли, если кто-то до сих пор этого не понял!»

А в вестибюле бывшей гимназии Сеславинского дожидался старик, успевший уже натянуть на себя драповое (так он аттестовал его) пальто и даже каракулевую шапочку-пирожок, обнаруженную в кармане.

– Искренне вам благодарен, – кивал старик, – искренне. Знаете ли, мы с супругой ни черта не смыслим в нынешней жизни. Сначала нас ограбили дочиста, а теперь выдают отнятое у кого-то по ордерам! Абсолютный бред! Кстати, почему «ордер»? Сколько я понимаю, ордер по латыни – это… Простите, не представился. Иваницкий, Павел Герасимович. Историк. Я, знаете ли, полжизни в этой вот самой гимназии преподавал историю, латынь, греческий… И в голову не могло прийти, что буду сюда ходить с неким «ордером» за пальто!

Тетушкам Сеславинский почему-то сказал, что нанялся на работу в милицию. В сыскной отдел.

Татьяна Францевна оторвалась от пасьянса:

– В сыскной полиции? Зизи, вы помните Сергея Гавриловича Филиппова? Он, говорят, влюбился в гимназистку и хотел ее похитить?

– Но у нее же был жених, Таша!

– Да, там была какая-то история, чуть ли не дуэль. Но я не об этом. Представьте, старший брат этого шалопая был очень приличный человек. Действительный статский советник. И возглавлял Петроградский сыск. Кажется, его звали Владимир Гаврилович. Да-да, – она снова вернулась к картам. – Именно Владимир, Владимир Гаврилович Филиппов.

– Но мне кажется, – Зинаида Францевна любила оставить за собой последнее слово, – уже после него был Аркадий Кирпичников. Кажется, он учился с одним из Бергов. Но тот пошел в науку, а Аркадий даже не в юриспруденцию, а прямо в сыск!

На совещание к Урицкому идти никто не хотел. Чекисты, зная болтливость своего шефа, толпились на узкой лестнице, шедшей со двора от Гороховой, курили и травили анекдоты. Для Урицкого самым страшным грехом был «грех засыпания» на его совещаниях. Этого он не прощал никому. И сейчас хохочущие и балагурящие чекисты тянули время. Тем более что повод для совещания, как донесла разведка, был чепуховый: кто-то из красногвардейцев выстрелил в протоиерея. И попал. Что особенно веселило чекистов: красногвардеец – и попал! Да еще прямо в рот кричащему попику. Это было символично и смешно. А распоясавшиеся попы во главе с митрополитом Вениамином и протоиереем Философом Орнатским, настоятелем Казанского собора, устроили крестный ход от Лавры по Невскому до самого Казанского собора. С особым толковищем на площади перед ним.

Оттягивать дольше было нельзя – за курильщиками на лестницу явился адъютант Урицкого, казавшийся со своей кадетской выучкой, бритой синевой лица и набриолиненным пробором, попавшим в это веселое сборище случайно.

Пока рассаживались, Барановский, заместитель Урицкого, раздал размноженное на гектографе воззвание патриарха Тихона. Чекисты читали его, пересмеиваясь, или просто прятали в карман.

– Пока Моисей Соломонович задерживается, – начал Барановский, косясь на мрачного, желтолицего Бокия, – есть предложение начать, товарищи. Вы не против, Глеб Иванович? – Барановский уважал и поддерживал субординацию.

Бокий, даже не покосившись в его сторону, молча моргнул.

– Для короткого сообщения слово предоставляется товарищу Кобзарю. Хочу сделать только одно вводное замечание. Это для тех, – посуровел Барановский, – кто пришел на совещание похихикать. Положение дел в той области, о которой пойдет речь, о борьбе с церковниками, очень серьезно. Настолько серьезно, что ЦК партии и ВЦИК требуют обратить на работу с церковниками особое внимание, – он кивнул Кобзарю. – Давай!

– Коротко давай, – крикнули от двери.

– Коротко! – начал Кобзарь. – 14 января по поручению комиссара по делам призрения товарищ Коллонтай в Александро-Невскую Лавру прибыл отряд красногвардейцев…

– Матросов! – поправил кто-то из угла.

– Красногвардейцев и матросов, – кивнул Кобзарь, – чтобы, согласно Декрету, занять митрополичьи покои и разместить там приют для детей рабочих Московско-Нарвской заставы…

– Да всем известно, как их выставили! – шутники все еще никак не могли успокоиться.

– Ещё раз перебьете докладчика, – поднял голову Барановский, – и придется совещание вести мне. А нарушители будут дожидаться меня за дверью. Для получения наряда вне очереди.

– После переговоров со встретившим команду священником представители комиссара Иловайского попытались пройти в митрополичьи покои. Однако собравшаяся на набатный колокол толпа оттеснила их.

– Там одни бабы были! – пояснил кто-то из зала.

– Бабы не бабы, – продолжил Кобзарь, – а пришлось вызывать из Смольного подмогу. Прибыли матросы. На грузовике с пулеметом. Раз-другой резанули повыше голов, по колокольне. Но в митрополичьих покоях, куда команда с трудом, прямо скажем, пробилась, отряд был встречен священником, как позднее выяснилось, протоиереем Петром Скипетровым. Он принялся всячески поносить и оскорблять людей, выполняющих волю комиссара по делам призрения товарища Коллонтай. У кого-то из команды не выдержали нервы от этих оскорблений, и он выстрелил. И попал в священника.

– Прямо в рот! – засмеялись в зале.

– Да, именно в рот, – подтвердил Кобзарь. – Отчего данный священник скончался.

– Волей Божией помре! – опять хохотнули в зале.

– Можно и так, – поправил очки Кобзарь. – Но из-за этого несчастного выстрела поднялась целая буча.

Бокий, смежив веки – со стороны казалось, что он дремлет, – сидел за столом, утвердив на столешнице локти и упершись подбородком в ладони. Смуглолицый, с темными обводами вокруг глаз, он был похож на таинственную больную птицу. Но он не подремывал, а напротив, внимательно наблюдал за залом, привычно и незаметно анализируя каждого. Странная это была компания: матросы, все еще не желающие скинуть бушлаты и бескозырки, гимназисты, пребывающие в возбуждении, будто им удалось сбежать с занятий и не попасться инспектору гимназии, какие-то мятые жизнью личности, – опытный глаз Бокия легко определил в них бывших платных агентов охранки, разнокалиберный люд со стертыми, смазанными лицами и редкими, сразу приметными фигурами бывших офицеров и интеллигентов.