Автор неизвестен - Аспазия
- Название:Аспазия
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Автор неизвестен - Аспазия краткое содержание
Доподлинно не известны ни дата ее рождения, ни смерти. В истории она осталась как одна из самых умных и блистательных гетер. Свою карьеру на этом поприще начала в Милете, на родине сказочных мифов и куртизанок. Ее отец-философ по имени Аксиох, увидев, какой красотой наделили боги его дочь, решил, что такая красавица не может составить счастье одному человеку, ее удел — доставлять удовольствие всему человечеству. Поэтому и дал ей солидное образование, соответствующее ее великому, по его мнению, предназначению в этом мире.
Если верить поэтам, в детстве Аспазию (или Аспасию) похитили и увезли в Мегару или Коринф. Здесь она росла в качестве невольницы своих похитителей, постаравшихся развратить ее. Привлекательная и умная девушка сумела очаровать богатого афинянина, который выкупил ее, и она оказалась на свободе.
По другим сведениям, Аспазия до прибытия в Афины никуда не выезжала из Милета, где вела жизнь куртизанки. Но легкие интрижки вскоре надоели — сердце жаждало настоящей (и желательно великой!) любви. В поисках таковой Аспазия перебралась в Афины, неофициальную столицу Эллады. Денег к этому времени она скопила достаточно, поэтому с несколькими подругами купила дом и организовала школу риторики. Многие исследователи настаивают на том, что это был обычный публичный дом — правда, высшего класса, где Аспазия преподавала девушкам историю, философию, политику, а также искусство любви.
«Каждая женщина, — вещала гетера, — должна быть свободной в выборе мужа, а не выходить за назначенного ей родителями или опекунами; муж обязан воспитать свою жену и разрешать ей высказывать свои мысли».
Вскоре «школа» Аспазии стала едва ли не самым популярным местом в Афинах. Пообщаться с красивой и неординарной женщиной, с ее умными прелестницами приходили знаменитые философы: Зенон, Протагор. Врач Гиппократ и гениальный ваятель Фидий сделались завсегдатаями в доме этой гетеры. В Афинах заговорили о том, что в прекрасном теле женщины поселилась мудрая душа Пифагора. Сократ, юноша с пылкой душой, влюбился в Аспазию и не отходил от нее ни на шаг, а позднее, когда стал известным философом, подчеркивал, что обязан этим Аспазии.
Наслушавшись восторженных отзывов друга Сократа, на куртизанку-философа решил взглянуть и правитель города Перикл.
Наверное, это была любовь с первого взгляда… Ему исполнилось сорок — возраст опытного воина. Он обладал силой, своеобразной мужской привлекательностью и пользовался славой лучшего правителя в истории Афин. Аспазия была прекрасна, как пристало подруге правителя, и умна — как положено советнику вождя… Ее салон переместился в дом Перикла. Сам же стратег незадолго перед этим (по другим сведениям, только встретившись с Аспазией) развелся со своей женой и, заботясь о ее будущем, дал ей приданое и вновь выдал замуж, оставив при себе сыновей.
Впервые в истории античной Греции философы и политики выслушивали советы женщины и следовали им. Более того: правитель допустил свою любовницу к принятию политических решений, она составляла речи для его выступлений в народном собрании и сопровождала любимого даже в военных походах. Современники и потомки, как отмечают многие исследователи, неоднозначно оценивали такое «ненормальное» положение дел. Так, поэт Кратинус был уверен: «Распутство создало для Перикла Юнону — Аспасию, его защитницу с глазами собаки». А некоторые историки вообще склонны считать, что гетера и приехала в Афины с единственной целью — покорить Перикла, этого «достойнейшего из эллинов», о котором она столько слышала…
Закон Афин не допускал брака с чужестранкой. И ребенка гетеры, родившегося через пять лет после начала их связи, долгое время считали незаконнорожденным… Только когда оба старших сына Перикла погибли от чумы, ребенок наложницы был признан наследником.
Аспазия быстро добилась уважения, достойного жены правителя, сохранив при этом свободу, какой могли пользоваться лишь гетеры. Она не чуралась застолий, сама их организовывала, являясь душой и центром увеселений… Более того, позволяла себе принимать посетителей и в отсутствие мужа, развлекала их беседой, угощала вином, что, по афинским обычаям, являлось совсем уж недопустимым.
Многие утверждали, что милетская гетера превратила жилище правителя в дом разврата. На философских пирах непременно присутствовали красивые девушки для вполне определенных целей. Что касается военных походов, в которых верная подруга сопровождала своего супруга и благодетеля, то она делала это не в одиночку: за ней непременно следовал обоз куртизанок из ее школы, и женщины неплохо зарабатывали, ублажая изголодавшихся без любви мужчин.
В конце концов народное собрание обвинило подругу Перикла в сводничестве и развращении юных девушек. Аспазия предстала перед судом. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы защитником не выступил сам Перикл. Великий правитель плакал! «Он бы не пролил столько слез, если бы речь шла о его собственной жизни», — не без иронии подметил Эсхил. Слезы отважного полководца и государственного мужа настолько поразили судей, что те согласились признать невиновность гетеры. Но несмотря на это в появлявшейся череде бесконечных комедийных пьес ее продолжали высмеивать как распутную и продажную женщину.
После суда Аспазия смирилась с традиционной для благочестивых матрон ролью супруги-затворницы. Возможно, наедине с Периклом она продолжала обсуждать государственные вопросы и даже давала правителю советы, но шумные философские пиры в их доме больше не устраивались. История же донесла до наших дней такой факт. Когда Сократа полушутливо-полусерьезно спрашивали, как воспитать хорошую жену, он без тени сомнения отвечал: «Об этом гораздо лучше расскажет Аспазия!» Как всякая примерная супруга, она прощала мужу минутные слабости, после которых он все равно возвращался к ней — великой искуснице по части разжигания любовных страстей.
«Каким великим искусством или силой она обладала, если подчинила себе занимавших первое место государственных деятелей и даже философы много говорили о ней как о женщине незаурядной, — писал Плутарх. — Тем не менее очевидно, что привязанность Перикла к Аспазии была основана скорее на страстной любви. Говорят, что при уходе из дома и при возвращении с площади он ежедневно приветствовал ее и целовал».
Перикл и Аспазия прожили вместе двадцать лет. А потом на Афины с Востока обрушилась страшная эпидемия, которая скосила множество афинян. Не обошла она и дом Перикла. Ушла из жизни его сестра, умерли оба сына от первого брака. Потом наступила очередь самого правителя…
После смерти супруга Аспазия незамедлительно вышла замуж — вернее, перешла на содержание к некому торговцу скотом, бывшему когда-то ее учеником, Лизиклу, решив своими руками сделать из него великую личность. Благодаря ее педагогическим стараниям недавний скототорговец превратился в прекрасного оратора, снискавшего повсеместную популярность в Афинах. Через год его уже избрали стратегом, а еще через несколько месяцев он погиб в одном из сражений…
Пережила Аспазия и смерть еще одного стратега — Перикла-младшего, собственного сына, одержавшего победу над спартанцами в морской битве при Аргинусских островах. Но, увы, неблагодарные сограждане казнили его в числе других стратегов только за то, что не все трупы погибших в этом сражении афинян были выловлены из бушующих волн и погребены в земле.
Говорят, вскоре после этого и его мать отошла в мир иной…
Аспазия - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Да, но под ним только развалины храма, — возразил Фидий, — в том виде, в каком оставили их победители Персы, прикажи снова воздвигнуть колонны и башни, так как до сих пор вы только строите внизу, в Пирее, то, что разрушили Персы, а наверху…
В это мгновение человек, говоривший с мальчиком, обернулся, услышав за спиной голоса, и узнал Перикла. Последний дружески ответил на его поклон, так как знал его с давнего времени и даже останавливался у него, когда тот жил в Сиракузах.
— Твой разговор с сынишкой Лидием, любезный Кефал, — сказал Перикл, дал повод нашему Фидию сделать мне горячий выговор.
— Как так? — спросил Кефал.
— Мы идем из Пирея и уже там, мой друг, любимец Афины Паллады, был почти обижен, он может жить только среди божественных образов, он ненавидит длинные стены, большие склады, мешки товаров, бочки. Шум маклеров Пирея раздражает его уши. Войдя в старый город, он с облегченным сердцем отряхнет с ног прах, приставший к ним в гавани. Но скажи, продолжал он, обращаясь к скульптору, — почему ты так странно и задумчиво глядишь на вершину Акрополя? Или тебя так волнует вид твоей богини, вооруженной копьем и мечом?
— Знай, — возразил Фидий, — что потрясающая копьем богиня с некоторого времени заменилась в моей душе образом Афины Паллады покровительницы мира, которая уже не сражается, а, успокоившись, с победоносным видом превращает в камень своим сверкающим щитом с головой Горгоны тайных злодеев. Когда я теперь гляжу на вершину Акрополя, то знай, что я вижу там воздвигнутый в моем воображении этот новый образ, что я мысленно строю там роскошный храм… Но не бойся, Перикл, я не стану просить у тебя золота и слоновой кости для этой Афины Паллады и мрамора для ее храма, нет, я строю и ваяю только в воображении.
— Таковы вы все скульпторы и поэты, — сказал Перикл, оскорбленный насмешливыми словами друга, — вы не знаете, что прекрасное — только цветок полезного. Вы забываете, что прежде всего надо думать о благоденствии народа, что цветы искусства могут роскошно развиваться только в богатом, могущественном государстве. Наш Фидий сердится на меня, что я в течение двух лет строю склады товаров в Пирее и воздвигаю длинные стены в море вместо того, чтобы снова воздвигнуть храм Акрополя, и не даю ему возможность защитить город от врагов при помощи одной богини.
Фидий поднял голову, как бы оскорбленный, и бросил мрачный взгляд на Перикла, но последний встретил этот взгляд примирительной улыбкой и продолжал, взяв друга за руку:
— Неужели ты знаешь меня так мало, что можешь серьезно считать врагом божественного искусства ваяния, разве ты не знаешь, что я друг и покровитель всего прекрасного?
— Да, я это знаю, — сказал Фидий, в свою очередь саркастически улыбаясь, — я знаю, что ты покровитель всего прекрасного. Один взгляд прекрасной Хризиппы…
— Не одно это, — поспешно перебил Перикл и продолжал более серьезным тоном, — поверь мне, друг, что когда общественные заботы подавляют меня, а вместе с ними и собственные, когда меня раздражают противоречия и всевозможные препятствия, когда, огорченный, я возвращаюсь из собрания афинян и задумчиво иду по улице, часто встречающееся мне красивое здание или прекрасная статуя в состоянии успокоить меня до такой степени, что я забываю даже, что был огорчен!
В это время друзья прошли городские ворота. Тут улицы были уже, дома менее красивы, чем в Пирее. Но это были настоящие Афины, это была священная земля.
Подойдя к своему дому, Фидий сказал, обращаясь к Периклу и Кефалу:
— Если вы имеете желание и время зайти ко мне ненадолго, то может быть вашим приговором удастся разрешить в моей мастерской один спор.
— Ты возбуждаешь во мне любопытство, — сказал Перикл.
— Вы, вероятно, помните, — продолжал Фидий, — кусок мрамора, привезенный Персами из-за моря, чтобы после победы сделать из него памятник в честь победы Персов над Элладой, и который, когда варвары были побиты и бежали, остался у нас в руках на поле Марафонской битвы. После многих странствований красивый камень попал ко мне в мастерскую, и, как тебе известно, Перикл, афиняне заказали сделать из него изображение богини Киприды, чтобы украсить им городской сад. Самым достойным из моих учеников я считаю Агоракрита из Фароса. Я дал ему возможность приобрести славу исполнением подобного произведения и предоставил ему кусок мрамора, из которого он сделал прекрасное произведение искусства. Но другой из моих учеников, честолюбивый Алкаменес, завидуя будущей славе Агоракрита, решился также, соревнуясь с Агоракритом, которого называет моим любимцем, сделать изображение той же самой богини. Теперь статуи окончены, и сегодня у меня в доме собирается много любящих искусство людей. Если вы хотите присоединиться к ним, то это будет большим поощрением для обоих. Зайдите и посмотрите, как различно воплотились фантазии двух юношей в изображении богини.
Перикл и Кефал, не раздумывая, вошли в дом Фидия. Они застали тут уже довольно большое собрание любителей искусства, в числе их были: милезиец Гипподам, Антифон, оратор Эфиалтес, затем строитель Калликрат, Иктинос и многие другие.
Когда новоприбывшие поздоровались с гостями, Фидий повел их в мастерскую. Там, на одном пьедестале возвышались рядом две закрытые мраморные фигуры. По знаку Фидия, невольник снял покрывало, и два произведения искусства представились взорам собравшихся, которые долго, не говоря ни слова, глядели на две статуи. На лицах выражалось странное недоумение, по всей вероятности, причиной этого было заметное различие произведений.
Одно из них представляло женскую фигуру замечательной красоты и благородства. Она была в платье, которое крупными складками спускалось до земли, только одна грудь была оставлена открытой. Фигура имела строгий и твердый вид, ничего мягкого в чертах лица, ничего слишком роскошного в сложении, и между тем она была прекрасна. Это была резкая, суровая, но вместе с тем юношеская красота — это была Афродита, без цветов, которыми украсили ее позднее оры, хариты и лесные нимфы. Она еще не была окружена благоуханием, она еще не улыбалась.
До тех пор, пока ценители глядели только на одно это изображение, оно казалось безупречным. В душе эллинов до тех пор не было еще образа окруженной грезами и богами любви Киприды. Образ, стоявший перед ними, был идеалом, наследованным ими от отцов. Но как только ценители искусства отводили взор от этого произведения к изображению Алкаменеса, их охватывало какое-то беспокойство. Когда они снова обращались к первой статуе, она уже казалась им менее понятной. Они как-будто теряли способность к верной оценке.
То, что представлялось взорам знатоков в произведении Алкаменеса, было нечто новое, и они еще не могли сказать, нравится ли им это новое. Они еще не знали, имеет ли оно право нравится, несомненно было только то, что первое произведение, рядом с этим, нравилось им менее. И чем чаще взгляд переходил с произведения Алкаменеса на произведение Агоракрита, тем дольше останавливался он на первом. Что-то приковывало к нему взгляд, какое-то тайное очарование, что-то свежее и живое, до сих пор еще не выходившее из-под резца греков.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка:
