Лёля Сакевич - Фам-фаталь из-под Смоленска

В кресле у камина сидел молодой мужчина, лет тридцати двух-трех. В одном жилете (полковничий мундир висел на спинке кресла), с распахнутым по-домашнему воротом сорочки. У его ног, прямо на полу, положив головку на его колени, примостилось нежное создание – прелестная девушка, юная и свежая, как цветок. Мужчина задумчиво перебирал ее густые локоны – сцена сия была будто вырезана из французского романа, но, тем не менее, казалась столь естественной и интимной, что заставила Каховского несколько стушеваться.

В любой другой момент красота девушки кольнула бы Пьера, но не сейчас. Сейчас его сердце было занято другой.

– Петр Григорьевич, неужто вы? – изумленно поднял брови мужчина, заметив гостя.

Он встал, быстро надел мундир – ряд крестов блеснул в свете камина. Чуть прихрамывая, прошел через комнату и с силой, невероятной для такого невысокого человека, пожал руку.

– Не ожидал вас увидеть здесь, в Васильеве. Помнится, в прошлую нашу встречу в Тульчине вы не предупреждали о том, что собираетесь навестить меня нынче. Знаете ли, я даже не планировал заезжать к родителям, и большая удача, что вы застали меня тут. Познакомьтесь – Софья Ивановна Пестель, моя милая сестрица (девушка склонилась в реверансе и зарделась). Софи, это Петр Григорьевич, он приехал ко мне по делам. Ты иди, солнце мое, иди, а мы с господином Каховским побеседуем.

Прелестное создание упорхнуло, оставив своим именем занозу в сердце Пьера – за те дни, пока он не видел «свою Софи», он успел соскучиться.

Темные глаза полковника Пестеля подозрительно сощурились, полные губы плотно сжались; опершись двумя руками на дубовый стол, он исподлобья взглянул на гостя. Тоном, от которого некоторых пробирает до костей, а некоторых – прошибает в пот, хозяин процедил:

– Любезнейший господин Каховский, вам не следует вздыхать столь двусмысленным образом. Смею предупредить – это нежное создание не по вашу душу.

Пьер судорожно глотнул – нельзя ссориться с таким серьезным человеком, как полковник Пестель.

– Что вы, Павел Иванович! Уверяю вас!.. Ни в коем случае! Просто ваша прелестная сестра напомнила мне о той, с кем я в разлуке… Ее тоже зовут Софией.

– О. Тогда прошу простить мою вспышку, – полковник указал ему на кресло, уселся сам, подал табакерку. Набивая длинный чубук, доверительно и более мягко произнес: – Знаете ли, Петр Григорьевич, Софи – единственная отдушина в этом сумрачном мире, которая держит меня в нем. И я… я желаю ей лишь добра. Признаюсь, порой бываю слишком резок с некоторыми господами, которые в последнее время все чаще стали навещать дом моих родителей. Все никак не могу привыкнуть, что моя маленькая девочка уже выросла и что пора подумать о ее будущем…

Каховский приободрился и, подкрутив ус, выпустил колечко дыма:

– Тоже должен признаться, дорогой Павел Иванович: я считаю себя счастливчиком. Ваш покорный слуга, пожалуй, один из немногих, кто видел ледяного полковника Пестеля, прославившегося своей мраморной суровостью, сходным с живым, настоящим человеком. Семейные узы делают каждого из нас непохожими на себя.

Пестель выпрямился в кресле, его взгляд снова сковал Пьера:

– А вы, Каховский, храбрый человек, хоть и штатский, – легкая улыбка тронула его губы: – Мало кто из моих друзей, людей военных и прошедших через многое, осмелился бы на подобную реплику. Весьма похвально, только… Очень жаль, что вы не служите в полку. Могли бы принести неоценимую услугу отечеству.

– Я нынче в отставке по состоянию здоровья, но ранее имел честь служить государю.

– Служить государю – невелика честь, – скривился полковник, после чего жестко добавил: – Служение Отчизне – вот высшая награда для настоящего мужчины! Возможность проявить себя с лучшей стороны, доказать делами, а не бесполезной болтовней, что судьба России небезразлична ее сынам! – он немного задумался и другим тоном спросил: – А каковы ваши дальнейшие планы, Петр Григорьевич?

– Пока жду ответа на запрос, отправленный в Украину. Смею надеяться, что на месте, на которое подал заявку в Одессе, я зарекомендую себя должным образом, – Пьер запнулся и произнес более мечтательным голосом: – Только для начала я женюсь.

Пестель покачал головой и презрительно изогнул губы:

– Право, эта какая-то эпидемия, испепеляющая наши ряды подобно холере. Даже в моем полку – что ни месяц, то кто-нибудь из наших славных ребят падает рожей в грязь… Нет никакой возможности плодотворно работать. Но забудем об этом. Что привело вас ко мне?

Каховский достал из-за пазухи пухлый конверт и передал Пестелю:

– Выполняю поручение господина Пассека.

– Петра Петровича? Странно. Обычно от него приезжает другой человек. Посидите пока.

Полковник придвинул кресло ближе к огню, надел круглые очки, сильно портящие его мужественное лицо, и внимательно прочитал письмо. Подумав, бросил бумагу вместе с конвертом в огонь.

– Каховский, вы знаете, о чем пишет генерал? Он вам что-нибудь говорил о… наших общих делах?

– Полагаю, пишет о лошади. О чем же еще?

– Лошади?..

– О той прекрасной арабке, в которую я едва не влюбился. Я привез ее вам сегодня. Превосходная кобыла, жалею, что не имею средств, иначе упросил бы вас продать ее мне.

Пестель вздохнул, в задумчивости потирая подбородок, прошелся по комнате.

– Нет, здесь идет речь не о лошади… Вести неприятные, впрочем, как и повелось в последнее время… Что ж, спасибо, что вы съездили в такую даль только ради моей кобылы, весьма мило с вашей стороны. Право слово, лошади – это моя слабость. Кстати, Петр Григорьевич, вы точно не имеете средств на нее? Я мог бы продать ее вам в рассрочку. Признаюсь, в полку настали тяжелые времена, и я вынужден изыскивать любые средства. Порой приходится делать это частным порядком, в обход официальных бумаг.

– Увы, – развел руками Каховский. – Денег нет, пока не будет ответа на известный вам запрос. Сюда я приехал на вашей красавице, ведя на поводу свою старую лошадь, возвращаться же придется на своей. Честно признаться, боюсь, как бы она не околела на середине пути, со старушки станется…

Тут в комнату просочился лакей и что-то зашептал на ухо полковнику. Тот отмахнулся:

– Передай, что не получится.

Лакей исчез, а через секунду на пороге возникла статная дама.

– Поль! Это бессовестно с твоей стороны! – возмущенно воскликнула она и с шелковым шорохом вплыла в комнату. Судя по всему, это ее портрет висел над камином, правда, с момента написания его прошло лет тридцать, не меньше. – Как это: «не получится»!?

И полковник Пестель, человек, при упоминании имени которого трепещут взводы солдат и офицеров (некоторые из коих, подобно впечатлительным барышням, падают в обморок от страха только при его строгом взгляде), эта глыба льда жалобно проблеяла: