Илья Бояшов - Бансу

Однако майор Крушицкий был непробиваем:

– Товарищ подполковник, я достаточно ясно высказался. Если под рукой ничего больше нет, давайте свой Ш. Черта в ступе давайте, но только чтоб тихо…

И потащился бледный Чиваркин за обоими начальниками обратно в здание штаба, в кабинет Мишина, в котором и разложил подполковник на столе летную карту. Все на той карте пестрело значками и обозначениями, все там выглядело исключительно компактным, хотя Чиваркин, не раз летавший по маршруту, хорошо знал: каждый сантиметр обозначает такие расстояния, которые за день и на автомобиле не преодолеть, не то что пешком.

– Вася! Ты соберись, соберись, – вернул пилота из прострации командир. – Покажи, как шли.

И Вася, собравшись, показал как.

– Здесь чуть отклонились, – вспомнил. – Над пиком «пятнадцать-двенадцать». Точно знаю. Хорошо пик видел. Потом вернулись на трассу. Вот здесь, кажется, встретили грозовой фронт… Шли в облаках какое-то время…

Докладывая, Чиваркин немного успокоился. Вскоре уверенность его до того выросла, что летчик взял один из командирских карандашей, лежащих на столе, показывая предполагаемые отклонения. Спокойствие, с которым в отличие от майора, обкусавшего все ногти на пальцах, Мишин его выслушивал, подбадривая кивками, породило надежду: может быть, все образуется и, чем черт не шутит, отыщется в стогу сена, которым была для Чиваркина чужая, то ледяная, то чересчур жаркая Аляска, микроскопическая игла – непутевый штурман Демьянов. Возле еще одного ориентира – пика «пятнадцать-шестнадцать» – карандаш задержался.

– Кажется, здесь.

– Кажется? – откликнулся майор.

– Более подробные координаты дать не могу, но район точно этот.

– Около пятидесяти километров в радиусе, – присвистнул подполковник, обводя территорию вокруг пика жирным красным цветом. – Веселенькое дельце…

– После виража я обошел «пятнадцать-шестнадцать» слева, – вспомнил Чиваркин.

– И где, по-твоему, примерно он выпал?

– Думаю, слева от пика и вылетел…

– А высота?

– Не менее тысячи пятисот…

– Значит, открыть парашют мог?

– Мог, – с надеждой подтвердил Чиваркин. – Открыл… Товарищ, подполковник, разрешите, я полечу?

– А тебе, Вася, деваться некуда. «Жучок» твой на родину другие перегонят, а ты будешь искать своего штурмана, пока все с ним не прояснится.

– Сколько мест на вашей колымаге? – спросил подполковника Крушицкий.

– Гидроплан трехместный.

– Хорошо. Готовьте для меня сиденье.

– Боюсь, не выйдет, – отвечал комполка. – С пилотом обязательно должен лететь техник. Плюс место для спасенного. Если, конечно, операция завершится успешно.

– Ничего, – ответил майор. – Как-нибудь потеснимся.

– С собой нужно взять запас продуктов, – не уступал Мишин. – Медикаменты. Возможно, кое-какие запасные детали. Их тоже надо куда-то девать.

– Денете, – угрюмо сказал особист. – Привяжите к крыльям. Голь на выдумки хитра.

– Вот именно, голь, – вздохнул Мишин. – И все-таки, товарищ майор…

– Товарищ подполковник, – в свою очередь сказал майор. – Решение не обсуждается. Дело государственной важности.

Дело действительно оказалось государственным и в высшей степени важным, но о сути того дела разволновавшийся Крушицкий рассказать подполковнику не имел никакого права. А суть заключалась вот в чем: помимо жизни явной – бесперебойной переправки самолетов и грузов – не менее интенсивно кипела по всему «Алсибу» еще одна, известная лишь немногим, жизнь. Разведка двух стран не сидела сложа руки: правдами и неправдами союзники пытались выудить друг у друга как можно больше секретов. Американцы активно обхаживали советских спецов, подсылая к тем из них, кто занимался приемкой, «казачков», которые исподволь, как бы случайно, затевая с русскими во время совместной работы разговоры, ненавязчиво старались склонить последних к сотрудничеству, а то и к прямому бегству. Для таких «тихих дел» самым беззастенчивым образом привлекалась донельзя обозленная на большевиков белая эмиграция, ее-то в Америке хватало с избытком: бывшие дроздовцы и каппелевцы под видом детройтских рабочих оказывались рядом с озабоченными инженерами из Куйбышева и Новосибирска, прислушиваясь к их разговорам, и при случае «открывались», обещая невиданные блага за передачу той или иной информации. Такие провокации, как подсовываемые тем же новосибирским и куйбышевским техникам и инженерам газеты «Наша Речь», «Новая Заря» и «Русское Обозрение», были вообще обычным делом. И нельзя сказать, чтобы подобные махинации фэбээровцам не удавались: случались утечки, и, что особенно позорно, среди советских граждан, многократно проверенных «органами», находились перебежчики. Иногда планы побега выявлялись на ранней стадии – товарищи замышляющих «сделать ноги» тоже не дремали, докладывая «кому надо» о странном поведении соседа. Но бывали проколы, за которыми «летели головы» не только непосредственных начальников беглецов, но и кое-кого повыше, что не могло не нервировать всю систему. Так что отечественная контрразведка и в злосчастном Фэрбанксе (где ей только и оставалось, что «глядеть в оба»), и в не менее хлопотном Номе не знала ни сна, ни отдыха.

Но и русские были не лыком шиты! И большевики кое-что могли! Что касается советского шпионского ведомства, Лубянку интересовали возможности американской авиационной промышленности. Время от времени переправлялись в Россию материалы чрезвычайной важности, и «Алсиб» играл в той переправке далеко не последнюю роль. Голь действительно была хитра на выдумку – порой «финты» советских разведчиков приводили ФБР в настоящий ступор. «Друзьям»-американцам приходилось ломать голову, чтобы хоть как-то противодействовать напористости «этих русских», ибо в ходе шпионской катавасии, не менее интенсивной и головокружительной, чем полеты над Аляской истребителей и бомбардировщиков, Советы постоянно совершенствовали не только способы добычи сведений, но и способы их надежной доставки. Схватка усложнялась по мере того, как росло количество изготовляемых на заводах «Боинг» изделий. Задача приобретения данных о приборах бомбометания, сплавах, ноу-хау в авионике становилась все более актуальной, а противодействие американской контрразведки, быстро набравшейся необходимого опыта, – все более ощутимым.

И вот какому-то умнику пришла в голову мысль переправлять секретную информацию под носом у американских партнеров по исключительно быстрому пути. Доставляемые из авиакорпораций (в том же «Боинге» трудились на разных должностях искренне сочувствующие Советской России американские коммунисты) в Фэрбанкс контейнеры с микропленкой помещались при помощи специальных креплений внутрь парашютных сумок, которые потом надевали на себя советские перегонщики. Летчики, понятное дело, ни о чем не догадывались. Через сутки-двое поистине драгоценные для руководства страны парашютные сумки оказывались на чукотских аэродромах, где их, после того как летуны оставляли парашюты на попечение техников, освобождали от содержимого вовремя оказывающиеся в нужном месте нужные люди. Они-то уже своими бортами и переправляли полученные данные по самому высокому адресу. Конечно, риск был – но считался малым; такая отправка себя достойно оправдывала до того момента, пока очередной контейнер не попал в сумку злосчастного штурмана Демьянова. Ситуация усугубилась тем, что содержал контейнер фотодокументы, которые в Москве ожидали со дня на день и о важности которых были осведомлены лишь немногие специалисты «плаща и кинжала». Оказавшийся в Номе майор, будучи как раз одним из тех «спецов», имел о трафике самые полные сведения, и данные ему инструкции были чрезвычайно важны: он должен встретить на аэродроме именно этот борт, взять под негласное наблюдение парашютную сумку, от которой на несколько часов избавится отдыхающий штурман, проследить за подготовкой экипажа к последующему перелету, а затем, когда сумка вновь будет штурманом надета, и за благополучным взлетом «бостона» с номского аэродрома.