Марина Лазарева - Золотой Трон

Зульхаким побелел от неожиданности. Его губы задрожали. Комок подступил к горлу. Сейчас он ненавидел Марпату за своеволие, которое тот проявил, предлагая горожанам свои рецепты. И зачем он взял его к себе в работники? Сейчас Зульхаким не мог простить себе этой оплошности.

– Людям свойственно ошибаться, – тихо ответил Зульхаким вельможе, – у меня действительно есть работник-ученик, но он пока еще ровным счетом ничего не понимает в аптекарском деле.

– Я не сказал тебе, уважаемый, – не меняя интонации, продолжал вельможа, – я пришел к тебе по просьбе моего господина эмира Харун ад-Дина. Он хочет видеть твоего работника. Он просил немедля доставить его во дворец.

Самообладание едва не покинуло Зульхакима. Из последних сил, собрав дух в единый комок, он ответил:

– К сожалению, сегодня я отпустил моего работника на отдых. Его здесь нет. Он живет в землянке одного нищего, на окраине города, но где точно, мне неизвестно.

– А кто только что вышел отсюда? – прищурив глаза, вельможа указал на дверь, ведущую в жилище Зульхакима.

Аптекарь опустил глаза, но остался невозмутим.

– Если окажется, что ты скрываешь своего работника от эмира, если ты лжешь, уважаемый, – возвысил голос вельможа, – тебе отрежут язык!

Зульхаким потерял дар речи. Пытаясь оправдаться, он лепетал что-то невнятное, пока затуманенный разум его все же не возобладал над человеческими слабостями.

– Марпата! – позвал он работника.

Прежде, за свое недолгое пребывание в Хаджи-Тархане, Марпата лишь проходил мимо городских дворцов, не переставая дивиться величию сводов, дорисовывая в сознании их внутреннее убранство. Но возвышенные образы роскоши неизбежно сменялись убожеством землянки Коддуса. За вечерним чаем и разговорами о хлебе насущном они таяли в пляшущих языках пламени очага.

Сегодня судьба нежданно-негаданно распахнула перед Марпатой двери дворца эмира Харун ад-Дина. Однако все, что прежде воображал Марпата, беспомощно бледнело в цвете ярких красок того, что предстало его взору. Отшлифованный до блеска каменный пол, фрески с изображением пейзажей и соколиной охоты, высокие колонны, создающие величие пространства. Под сводами высокого воздушного купола, из множества окон которого сочилось во дворец небо, Марпате показалось, что он беспомощно мал. И только фонтан, стремящийся струями своих вод достичь купола, вернул Марпату к ощущению его реального роста.

Все тот же вельможа, что пришел утром в аптеку, распахнул перед Марпатой двери высокой просторной залы. Словно ниоткуда, на мозаичные стены залы, выложенные замысловатой паутиной орнамента, лился солнечный свет. Марпата поднял взор туда, где под сводом потолка, вплетясь в общее кружево орнамента, по кругу купола расположилось множество окон.

Харун ад-Дин едва ли был старше Марпаты, но природное достоинство эмира, унаследованное им от знатных предков, высокомерие возводили его на недосягаемую высоту перед вошедшим. Несмотря на это, во взгляде, холодном, недоступном, сквозил интерес.

Марпата стоял перед эмиром, не поднимая глаз, ощущая всем своим естеством, как тот молча разглядывал его. Наконец, эмир велел подданному удалиться.

Они беседовали долго. Эмир расспрашивал Марпату, откуда тот родом, как попал в Хаджи-Тархан и правду ли говорят, что его рецепты столь чудодейственны, что им приписывают колдовскую силу?

Марпата искренне удивился словам Харун ад-Дина. За годы жизни в монастыре никому ни разу не пришло в голову подменять врачевание колдовством! Монахи издревле занимались медициной, передавая древние знания из поколения в поколение. Они изучали свойства целебных трав, знали, какое сильное влияние могут оказывать на человека камни и то, что люди употребляют в пищу. Марпата поражался, с какой быстротой облетела город молва о его снадобьях. Ему казалось странным, что на этой земле не знают того, что в Тибете считают обычным.

Марпата все больше овладевал вниманием Харун ад-Дина. Постепенно, в неподдельном интересе эмира, с него слетела пелена надменности. Теперь перед Марпатой сидел ровесник, заинтересованный рассказом иноземца.

– Я хочу, чтобы ты остался во дворце, – Харун ад-Дин серьезно посмотрел на Марпату, – ты интересен мне. Ты много знаешь. Каждый день мы будем беседовать с тобой. – Помолчав, добавил: – …Не только о твоем Тибете. Ты будешь моим врачевателем.

Марпата склонился в поклоне. Он видел – судьба выстраивала путь его будущей жизни. Марпата знал – необходимость, которой дано произойти, случается легко и почти мгновенно. Он еще не осознал этой необходимости, но о лучшей доле мечтать и не стоило. Оставалось только принять предложение султана как данность и не задумываться над тем, какое будущее скрывалось за этой необходимостью.

С тех пор, как Марпата поселился у старика, тот привязался к нему всей душой. Одиночество отступило, позволив Коддусу вновь радоваться жизни. Они беседовали вечерами у скромного очага, разделив на двоих и время и ужин. Старик радовался, что Небо послало ему Марпату. Однако теперь, из-за болезни Зульхакима, Марпата иногда оставался ночевать в аптеке. Вот и сейчас, не дождавшись постояльца, Коддус лег спать, оставив на трухлявом подобии низкого стола ломоть лаваша и приправленный молоком чай. К утру кусок лаваша засох, но Марпаты все не было. Он не пришел ни к вечеру, ни к ночи. Коддус провел в одиночестве несколько дней. Сначала спокойный, теперь он пребывал в замешательстве. Неужели Зульхаким совсем плох и Марпата дежурит у его одра? Но он мог бы прислать служку, как это бывало днями раньше! Каждое утро, теряясь в догадках, Коддус разводил очаг и начинал в одиночестве новый день. Запасы пищи таяли на глазах, и Коддус уже подумывал о том, чтобы в надежде на подаяние вернуться к городской стене.

Сегодня старику не спалось. То ли тревога закралась в душу, терзая воспоминаниями, то ли чудилось что-то, навевая недобрые предчувствия. Едва дождавшись позднего зимнего рассвета, Коддус направился к дому аптекаря. В дверях его встретил служка. Настороженно разглядывая старика, он все же пустил его в аптеку. Коддус увидел Зульхакима. Тот сидел за столом и что-то развешивал на старых аптекарских весах. С тех пор, как их пути разошлись, Зульхаким изрядно раздобрел и напоминал собой туго набитую мошну. Краем глаза, видя ветхость одежд, аптекарь не торопился обаять посетителя.

Коддус стоял у дверей, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу:

– Здравствуй, Зульхаким… Вот и свиделись, – раздался за спиной у аптекаря хриплый надтреснутый голос.

Зульхаким не узнал в убогом нищем своего прежнего приятеля. Его выцветшие глаза, прежде живые, с озорными искорками, сейчас смотрели на мир отрешенным потухшим взором.