Андрей Лютых - Битва под Острой Брамой

– Вас дожидаются, ваше превосходительство. Из Санкт-Петербурга, – достаточно своеобразно отрекомендовал Княжнина подъесаул.

– Капитан-поручик лейб-гвардии Преображенского полка Княжнин. Прибыл в распоряжение вашего превосходительства! – щелкнув каблуками, представился Княжнин и с поклоном протянул Игельстрому свое предписание, которое, видя безразличие к бумаге со стороны посланника, принял его адъютант.

– Уже прибыл? Так скоро? – Игельстром вскинул подкрашенные брови. – Я ждал тебя не раньше, чем через неделю. Только нынче пришла о тебе депеша. И ты вслед. Так спешил, чтобы защитить меня от какой-то опасности, о коей мне не ведомо, но ведомо в Петербурге?

– Не могу судить о том, что ведомо в Петербурге. Там никто о сим предмете со мной не говорил, как, впрочем, и о любом ином, – ответил Княжнин, не принимая ироничного тона посланника.

– Тогда не разумею надобности твоего приезда, мои оренбуржцы прекрасно меня охраняют, да и было бы от кого! – весело сказал Игельстром, подмигнув своему подъесаулу. – Но коли уж приехал, спасибо государыне за заботу… Что ж, разве дурно, ежели поляки будут видеть в окружении Российского посланника гвардейского офицера с такой прекрасной выправкой?

– Полагаю, что для лучшего исполнения моей службы при вашем превосходительстве сообразнее мне быть не слишком заметным в вашем окружении.

– Вот как? В утренней депеше ничего не писано про то, что ты искушен в ведении тайных дел. Сказано, что отменно стреляешь и фехтуешь.

– Я вовсе не искушен в ведении «тайных» дел, однако как офицер, знавший опасности, должен уметь предугадать любое обстоятельство, коего вашему превосходительству желательно избежать.

– Поговорим об этом позже. А ведь мы встречались, «офицер, знавший опасности»?

– Имел честь служить под началом вашего превосходительства в Финляндии. В деле при Пардакосках.

– Да, да, – вспомнил Игельстром, нахмурившись. – Ты один из немногих офицеров, уцелевших в колонне Сухтелена. Взял на себя команду значительной ее частью, вывел из огня, сохранив порядок. Прости, не мог представить тебя за это к награде, виктории ведь мы не одержали!

Игельстром сделал несколько шагов к выходу. Высокий, статный, хоть и с округлившимся животом, чего никак не скроешь с помощью пудры. Игривое настроение быстро вернулось к нему.

– Надеюсь, будет повод отметить тебя теперь, коли уж снова поступил под мою команду. Войны нынче нет, но, наслышан, ты и на ином поприще знаешь успехи. Может, и в самом деле тебя здесь лучше никому не показывать, а то ведь, глядишь, все лучшие варшавские красавицы будут твои?

Посмеявшись собственной шутке, Игельстром ушел.

Княжнин оставался в некотором замешательстве по поводу того, что же ему делать дальше, но в приемной уже появился офицер, призванный ответить как раз на этот вопрос.

– Поручик Протазанов, начальник караульной роты при посольстве, – дружелюбно представился он и, не тратя времени на церемонии, протянул Княжнину руку.

– Славная у вас фамилия, военная! – сказал тот, ответив крепким рукопожатием. Между тем поручик, который был лет на семь моложе Княжнина, выглядел не очень воинственно. И представился, использовав не самое военное слово «начальник» вместо «командир», и лицо у него было не суровое. Наоборот – румяное, с пухлыми губами добряка. И выправка не слишком стройная. Зато хорошо скроенный мундир удачно ее подправлял.

– А у вас, верно, очень славные лошади – летели вскачь от самого Петербурга? – сказал поручик.

– Вовсе нет, добирался на почтовых. Просто очень хорошее ускорение получил…

– Стало быть, теперь полагается как следует отдохнуть. Вы простите, я только час назад был предупрежден о вашем приезде. Не беда, все устроим. Но первое знакомство вам нужно сделать немедленно – с посольским казначеем, пока он не отправился играть в карты. Клянется, что на казенные не играет, но бог его знает, останется ли завтра что-нибудь в казне.

От этой беззаботной болтовни поручика исчезло напряжение, сковавшее Княжнина при встрече с Игельстромом. В самом деле, в день приезда нет нужды донимать кого-то собственным служебным рвением. Лучше всего просто следовать за этим легким в общении молодым человеком.

Получив жалование, следовало подумать о квартире. Вещи все еще оставались в обжитом за время пути возке. Андрюха был приучен обо всем докладывать коротко и ясно, и это у него получалось, но в конце теперешнего доклада голос у мальчишки дрогнул от обиды. Андрюха, конечно, надеялся, что его барин теперь задаст этому раздутому Мартину и квартира в доме доброй пани Гражины будет отвоевана, но при этом понимал, что не его это дело – решать, как Дмитрию Сергеевичу в этих обстоятельствах поступить.

Вот и поручик Протазанов подтвердил, что с мажордомом Мартином лучше не связываться. Старший лакей Игельстрома следует за ним еще из Лифляндии, откуда Осип Андреевич (а на самом деле Отто Генрих) родом. Тем более что никакого затруднения с квартирой для господина Княжнина не будет. Он поселится здесь же, во дворце, по соседству с самим Протазановым, и тратить на квартиру деньги из только что полученного Княжниным третного [5] Жалование в тогдашней российской армии выплачивалось 3 раза в год за 4 месяца, или «треть». жалования нет нужды – эти комнаты в правом крыле специально отведены посольству.

Даже не взглянув на свою будущую комнату, неприхотливый сибиряк Княжнин сказал, что это его вполне устраивает. Андрюхе и Селифану поручено было обустраиваться на новой квартире, а заодно уничтожить все оставшиеся съестные припасы. По поводу того, где отобедать самому Дмитрию Сергеевичу, Протазанов предложил на выбор два варианта: можно было начать знакомства и сделать визит к кому-нибудь из здешней знати, где держат «открытый стол», а можно было отправиться в ресторацию – Протазанов, конечно, знал места, где отменная кухня. Княжнин, не колеблясь, выбрал второй вариант, причем попросил, чтобы заведение было людное. Все же не следовало забывать и о службе: можно было воспользоваться случаем, чтобы для начала просто присмотреться и послушать, о чем говорят в Варшаве за кружкой пива. К тому же карманы отяжеляла звонкая монета. Получать денежное содержание за границами империи оказалось куда как выгоднее: жалование выдавалось не ассигнациями, а серебром, и половина польскими злотыми – около семи злотых за рубль.

Княжнину показалось, что Протазанов был рад его выбору. Вот и хорошо.

По дороге в шинок Протазанов сразу подтвердил то, что Княжнину показалось по некоторым внешним признакам:

– Видел, с каким лицом вы проводили Игельстрома. Признаюсь, мне этот наш лифляндец тоже малоприятен, да и не только мне. Вот Сиверс был ему не чета, сразу видно – государственный муж, всякий магнат перед ним заискивал. Хотя тоже из голштинцев.