Андрей Лютых - Битва под Острой Брамой

Княжнин все еще тяжело дышал. Запоздалая струйка пота побежала по щеке, и в ту же секунду смышленый Андрюха подал своему господину полотенце. Княжнин ничего не понимал. Вытерев пот, он вскрыл пакет в надежде хоть что-то прояснить.

В зале вновь зазвенели рапиры, но Княжнин даже не обернулся, чтобы посмотреть, кто из товарищей занял его место против маэстро. Капитан-поручику Княжнину предписывалось отправляться в Варшаву в распоряжение российского посланника и командующего войсками в Польше генерала Игельстрома с тем, чтобы обеспечивать его личную безопасность. Ехать следовало немедленно, разве что не в ночь, а на рассвете. Уже и подорожная была вложена в пакет.

Такая спешка, будто открыт заговор против нашего посланника, и без хорошего фехтовальщика Княжнина в Польше теперь никак не обойтись. Но на самом-то деле причина совсем другая. Все стало ясно.

Нынче, когда Княжнин со своими егерями стоял во внешнем карауле Зимнего дворца, его заметила государыня. На секунду – именно что на секунду – задержала взгляд и даже бросила фразу. Княжнин, стоявший смирно, как истукан, расслышал дословно:

«Какие бравые офицеры у нас во внешнем карауле! Вот этот- просто куколка!»

И все. Ведь обыкновенная шутка! Однако в укутанной в меха свите сделалось какое-то движение, кто-то еще что-то сказал тихонько, уже, конечно, не разобрать. Княжнин, хоть и не смел шелохнуться, ловил на себе любопытствующие взгляды. Государыня, не любившая мороза, уже шла дальше, а бывший при ней в этот несчастный момент встревоженный Платон Зубов все еще смотрел на статного капитана Преображенских егерей, и взгляд фаворита не сулил ничего хорошего.

Стало быть, кто-то шутку государыни всерьез воспринял и решил, что следует «бравого офицера» незамедлительно осмотреть лейб-медику. Для начала. Чтобы, ежели доведется «случай», по части физического здоровья нового фаворита сомнений не было. Но дабы никакого такого «случая» произойти не могло, граф Зубов поспешил, пока более ясного намека от императрицы не сделано, услать приглянувшегося ей преображенца в Варшаву. Спасибо, что не в Тмутаракань какую-нибудь.

Впрочем, Княжнин там уже был. Батюшка его строил крепости на южно-сибирском порубежье империи, направленный туда вместе с другими военными инженерами указом императрицы Елизаветы. Фортификационной работы хватило не на один десяток лет – границы империи тянулись на тысячи верст, при этом то и дело изменяясь. Там, в Сибири, Дмитрий Сергеевич и появился на свет, в этом суровом и всегда неспокойном краю прошли его детство и юность, там четырнадцатилетним мальчишкой, аккурат в год подавления Пугачевского бунта, он поступил на военную службу. И не на бумаге, как было принято у высшей знати, записывавшей своих годовалых чад в лучшие полки, а в самом настоящем эскадроне Колыванских драгун. И служба была самая настоящая, военная, та, на которой в любой день можно сложить голову. Всегда нужно было опасаться набегов джунгарцев, киргизов-кайсаков и прочих кочевников, некогда пополнявших непобедимое войско Чингисхана. Хватало на дорогах и лихих людей из беглых крепостных, искавших волюшки на окраинах империи.

Однажды эти разбойнички, отчаянные и безжалостные, захватили даже полковую казну вместе с артельными солдатскими деньгами. Тогда молодой корнет Княжнин на всю Колывано-Кузнецкую линию прославился тем, что с несколькими драгунами казну отбил. Часть денег злодеи успели передать киргизам за коней, на которых собирались убраться с Алтая еще дальше, так Княжнин отобрал полковые деньги и у киргизов. Только сам он гораздо больше этого своего «подвига» ценил то, что однажды ему удалось у тех же киргизов отбить из неволи двух солдатских жен, а в другой раз освободить беглых мужиков, хоть и «лихих» людей, но своих, православных. Итак, уже с юных лет наш герой сумел проявить в схватках, которых выпало на его долю немало, решительность и отвагу, свойственную настоящему бывалому воину.

– Вот свезло французу! Уж он всяко выворачивался, только вы бы ему боле ни в жизнь не дали себя уколоть! – позволил себе без спросу заговорить с господином денщик Андрюха, когда они вышли на продуваемую студеным ветром набережную Невы. Да, сейчас бы посмаковать только что проведенный бой, прокрутить эту фехтовальную феерию в памяти фразу за фразой… Но новые обстоятельства, вмешавшиеся в его жизнь, все перешибали. Думалось только о них.

С молодости Княжнин привык к караульной службе относиться не как к формальному театральному действу, а очень ответственно, именно как к службе, от которой зависит безопасность его и товарищей. Однако как раз в карауле и не уберегся.

Тут, в Петербурге, оказалось, опасности иные, нежели в лихой Колывани…

Однажды он уже с обычной для себя решимостью пошел навстречу схожей столичной опасности, каковой была любовь, или даже страсть.

Свою любовь Княжнин встретил здесь, в Санкт-Петербурге, куда его, уже драгунского поручика, отправили с ежегодным отчетом отдельного Сибирского корпуса Сенату и Военной коллегии. Коллежский советник, принимавший у Княжнина депеши, на свою беду пригласил юношу, утомленного долгим путешествием, к себе ужинать, где Княжнин и познакомился с Лизой, его дочерью. Девушке сразу приглянулся молодой, но уже немало повидавший офицер, в котором чувствовалась некая суровая природная сила. Хотя юность Дмитрия Княжнина прошла в тысячах верст от столиц, в крепостях и казармах, он не был неотесанным провинциалом, от которого веет «солдатчиной». Отец Дмитрия, человек очень образованный, привил сыну любовь к знаниям. Тот приблизительно поровну делил время между «полем» и библиотекой. Уверенный в себе, когда нужно было насмерть драться с разбойниками где-нибудь на постоялом дворе, Княжнин не терялся и среди каменных дворцов. К тому же большой город он видел и прежде, еще ребенком ездил в Москву к одру умирающего деда.

В век, когда супружеские партии составлялись расчетливо, будто в пасьянсе, у них с Лизой все произошло иначе, в каком-то диком порыве. Как будто из далекой вольной Сибири Княжнин привез сюда, в витиеватый Петербург, совсем иные – простые, взятые из природы – представления о том, как нужно жить.

Взаимная симпатия, установившаяся между молодыми людьми с первых минут знакомства, стремительно перерастала в такую же взаимную страсть. Всегдашняя решительность Княжнина привела к тому, что уже на другой день он, как благородный человек, должен был вести Лизу под венец. Таковым было их общее желание. Вот только Лизин батюшка, когда все открылось, пришел в ужас: дочь готова была уехать за любимым в его Тмутаракань, или, как там ее, Колывань, одним словом, туда, откуда по столичным представлениям просто нет возврата!