Андрей Лютых - Битва под Острой Брамой

Кирюша не обратил на это внимания, он смеялся, потому что появившийся за спиной у батюшки Андрюшка строил малышу забавные рожи. Как всегда, мальчишка-слуга угадал, когда понадобится барину.

– Завтра чуть свет мы уезжаем. Далеко, в Варшаву. Скажи Селифану, чтобы собрал вещи и собирался сам, – распорядился тот и поднял на руки сына.

– Ты уезжаешь, батюшка? – пролепетал тот, перестав смеяться и заставив отца в сентиментальном порыве прижать его к груди.

– Я тоже хочу в Варрршаву! – отчеканил Кирюша, вернувшись на пол, своим раскатистым «р» как бы убеждая отца, что уже готов к любому путешествию.

– Ежели мое пребывание там затянется, ты, конечно, приедешь ко мне. Вместе с матушкой, – сказал Княжнин так, чтобы его слова были слышны не только малышу.

Через четверть часа он уже шагал через февральскую метель в слободу, занимаемую его полком. Невиданное доселе новшество – каменные казармы – для преображенцев еще только собирались строить.

Путь был недолгим. Княжнин снимал квартиру в двухэтажном деревянном доме совсем рядом со слободой, немало при этом экономя – вообще-то гвардейскому офицеру не подобало расхаживать по городу пешком (так же как занимать дешевые места в театре или посещать недорогие ресторации), предписывалось ездить на извозчике.

Как мерзко все получалось. Таким ли должно было стать расставание с Лизой? Вместо нежности, которую следовало подарить друг другу перед долгой разлукой, – упреки, обиды. Что ж, стало быть, Великий пост для капитан-поручика Княжнина начинается на две недели раньше. А если у кого-то из них двоих и есть поводы для обиды, так это у него.

И, слава богу, у него есть другая семья, прощание с которой обойдется без таких вот непереносимых сцен. Оно будет хоть и сдержанным, но по-настоящему братским. Особенно с теми, с кем довелось вместе повоевать в Финляндии. Раньше гвардия была иной – одни только кутежи да интриги. С легкостью возвели на престол немку, низвергнув законного императора, лишь бы не отправляться на войну, не менять своего развеселого образа жизни. Теперь против привычного противника, шведа, гвардейцы проявили отменное мужество и кровь проливали наравне с обычной армейской пехотой. Наград только не удостоились – не случилось в той войне славных побед, а без них пролитая кровь не в счет. Впрочем, Княжнину грех было жаловаться, сразу после подписания мира с королем Густавом он был произведен в капитан-поручики, свой нынешний чин. Оставалась одна ступенька до капитана гвардии, после чего можно было из гвардии уйти сразу командиром армейского полка, к чему Княжнин давно стремился – столичная служба была ему не по душе. Будто чувствовал, чем все может обернуться.

Воспоминания о войне непроизвольно направили мысли Княжнина к сегодняшнему его поединку с Лафоше. При мысли о фехтовани внутри Княжнина сам собой проснулся воин. Который тут же почувствовал опасность: за ним следят.

Да, эти двое определенно шли за ним. Вот как все серьезно, Лизонька, а ты говоришь: «Ступай к Роджерсу». Можно, конечно, сейчас дойти до караула на входе в слободу, и тогда незнакомцы либо отвяжутся, либо вынуждены будут открыться. Можно просто заколоть обоих.

Нет, ни то, ни другое. Княжнин назначен охранять нашего посланника в Польше? Хорош бы он был охранник, ежели бы не знал, как управиться в такой ситуации. Не желают ли эти господа, или те, кто их послал, его проверить?

Княжнин не подал вида, что почувствовал слежку, но в следующую минуту соглядатаи просто перестали его видеть. Слившись в темноте с фонарным столбом (фонарь, как водится, не горел), Княжнин пропустил ускоривших шаг преследователей вперед себя и тут же одному из них отвесил такую оплеуху, что тот вслед за своей шапкой отлетел в сугроб, где долго барахтался, слыша только тяжкий колокольный звон в ушах. Другому в ту же секунду в грудь уткнулось острие шпаги.

– Не стану вас спрашивать, что вам от меня нужно. Полагаю, не кошелек, – спокойно сказал Княжнин, без особого любопытства осматривая ничем не примечательную внешность, судя по всему, обычного полицейского ярыжки. – Вам нет нужды мерзнуть и за мною бегать. Дожидайтесь меня на почтовой станции за Нарвской заставой. Я там буду поутру. Сможете донести, что я, как и предписано, город покинул, ведь вам сие велено проверить? А ежели я вас еще раз за собой увижу – найду прорубь и искупаю. Все, ступайте прочь!

Княжнин вложил шпагу в ножны, но и после этого незадачливый ярыжка не перестал ее побаиваться. Он помог товарищу выбраться из сугроба, и скоро оба скрылись в темноте. Княжнин, почти чеканя шаг, отправился в противоположную сторону – на улицу, отведенную его второму батальону. В некоторых избах там еще в окнах не погас свет.

Дорога не кажется такой однообразной, скучной и дальней, если в пути найти себе полезное занятие. Барин, Дмитрий Сергеевич, не был бы тем, кем его знают, если бы в холодном возке под скрип полозьев и треньканье бубенцов только дремал да попивал водку для сугреву. Что такого не будет, Андрюха понял, когда еще помогал Селифану собирать в дорогу незамысловатый офицерский багаж, в котором едва ли не главную тяжесть составляли книги. Но книги – это так, только для барина развлечение. А вот старая тетрадка, которую Дмитрий Сергеевич велел далеко не прятать, оказалась весьма пригодной к тому, чтобы и Андрюха по дороге не скучал.

Листки в тетради были исписаны еще детским почерком самого Дмитрия Сергеевича. На них слова стояли, будто фехтовальщики в зале, в две колонны, разделенные черточками – шпагами. Эти слова-супротивники барин стал вспоминать сам, а заодно и Андрюху начал учить польской речи. По их назначению служить в Варшаве разумение тамошнего языка было весьма полезным. Дмитрий Сергеевич сказал, что его батюшка всегда поучал, дескать, лишних знаний не бывает. Так он своему сыну приговаривал, когда тот в юные годы стал учиться у сосланных в Сибирь поляков их языку, да еще записывать новые слова в тетрадку. Вот тетрадка и пригодилась, старший Княжнин будто в воду глядел. Уж куда как умен и знающ Дмитрий Сергеевич, а его батюшка в науках еще больше силен – военный инженер!

Наказу отца о полезности всякого знания барин всегда послушно следовал (а особое пристрастие испытывал он к науке шпажной, хотя старший Княжнин вряд ли почитал фехтование самой важной из наук). Дмитрий Сергеевич позаботился, чтобы и Андрюха учился, сказал, что сапоги чистить любой дурак может, а ему нужен такой слуга, который бы и письмо мог грамотно написать, и в лавке не дал себя обсчитать. Потому Андрюхе давалось время, чтобы тот ходил в полковую школу. Барин даже строго спрашивал, как Андрюха запомнил урок да выполнил ли то, что задано.