Виктор Печорин - Новый Улисс, или Книга Судеб

Дизайнер обложки Андрей Расти

© Виктор Печорин, 2019

© Андрей Расти, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-0050-1748-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мое имя выбито на каменном кресте в центре помпезного кладбища Гласневин (от Кингс-инн на север через Фибсборо и Финглас роуд). Рядом – Круглая башня, усыпальница Дэниэла О’Коннелла, освободителя Ирландии.

Дэниел завещал похоронить его сердце в Риме, а тело на родине, в Дублине, что и было исполнено благодарными согражданами.

Не хотел бы я, чтобы мое сердце было похоронено в Риме. О, нет! Только не Рим…

А родина моя далеко.

«Моя родина там, где моя вера», – думал я когда-то.

Это неправда. Вера у каждого при себе, внутри. А родина… Я бы завещал ей свое сердце. Только не думаю, что соотечественники примут этот дар. И памятник вряд ли воздвигнут…

Памятник мне поставили милосердные сестры.

Скупая надпись на нем гласит: «Установлен сестрами милосердия в память преподобного Владимира Печерина, в течение 23 лет бывшего капелланом госпиталя Милосердной Матери. Скончался 17 апреля 1885 года в возрасте 79 лет».

Памятник Владимиру Печерину на кладбище Гласневин в Дублине

Преподобный Владимир Печерин – это я.

Нашел-таки успокоение в чужой земле неугомонный скиталец. Под каменным крестом на стриженом ирландском газоне…

Так поэтично, правда?

Да только это не вся правда.

На самом-то деле меня здесь нет.

Как это? – спросите вы.

А вот так.

Могильная плита есть, и надпись на ней есть. А под плитой – пусто.

Это всего лишь символ. Кенотаф.

Ничего удивительного. Со мной всегда всё не так.

Вот, взять того же О’Коннелла. Ну да, сердце его хранится в церкви Святой Агаты в Риме, но тело-то – здесь, в Гласневине. И останки четырех его сыновей рядом.

А моя могила пуста. Как так получилось? Где же я – настоящий?

Хотите знать?

Тогда вам придется выслушать мою историю. Иначе не понять.

А история длинная, как и сама жизнь. И такая же запутанная.

Знаю, в ваши времена длинные истории не в чести. Нашлепали на смартфоне «ты где? – я на тусе – удачки – и тебе» . И все. Типа пообщались. До встречи через год. Так? Нет?

Мне ведь отсюда все видно.

А я не осуждаю. Какие времена – такие нравы.

Мое время тоже было не идеальным.

Повздорят, бывало, парни из-за пустяка, распетушатся. Один другому – перчатку в рожу. А потом при свидетелях из пистолетов палят друг другу в лоб.

Это, по-вашему, умно?

По мне так дурацкий обычай. Остаток безурядицы и изуверства средних веков… Уж лучше по смартфону…

Ну ладно, ладно, это я так, разворчался. Старый человек, мне простительно. Просто не знаю, с чего свою историю начать. Сначала – так длинно выйдет, с середины – непонятно.

А с другой стороны… куда спешить? Если вы спешите – так закройте эту книгу. Ступайте по своим делам.

А мне спешить некуда. У меня впереди вечность. Здесь, где я сейчас, целый век – как единый день. Так что начну от начала. С того самого дня, когда родоначальник моего семейства впервые вступил на русскую землю.

Погода окончательно испортилась. Свинцовое небо плачет мелкими слезами. Дороги, и без того ухабные, расплылись, превратились в жидкое месиво. Лошади с трудом вытаскивают копыта из вязкой грязи. Противные пальцы холода так и лезут за воротник.

По ночам холод сгущается, покрывая лужи коркою льда.

Поначалу Андреа посмеивался над рассказами о страшной Гиперборее, за которой-де конец земли, и где царит вечный холод, а из лесных гнезд вылазят неведомые звери.

Ничего тут такого.

Земля как земля.

Ну, лес погуще, подремучее, да солнце похолоднее, реже проглядывает через облака. Эка невидаль? В Тироле тоже в горах зябко, а на перевалах случаются снежные заносы.

Чем дальше углублялись они в землю Гиперборейскую, тем чаще вспоминались те рассказы и предостережения.

После нескольких месяцев езды по дурным дорогам, по минованию стольких рек и речушек, будто бы отделяющих один круг ада от другого, в каждом из которых солнца становилось все меньше, пока оно вовсе не скрылось за толстой кошмой туч, а холод стал пробирать до костей, хоть всю одежду на себя напяль разом, – Андреа уже не казалось досужей выдумкой, что там, впереди, – край вечной зимы, где любое сказанное слово не растворяется в воздухе, а застывает в виде облачка и висит, так что его можно не только слышать, но и видеть и даже потрогать рукой!

Холодными ночами, спрятавшись в укрытии из веток, дорожных коробов и плащей, Андреа видел во сне родной Тироль, его горы, леса и долины, уютный дом, обеденный стол, запах свежеиспеченного хлеба, оливкового масла, копченых колбас. В чужом краю, в этом бесконечном путешествии так этого не хватало: домашнего уюта, солнца, привычной еды. Приходилось довольствоваться черствыми лепешками да сушеной рыбой, а по вечерам – крупяным варевом, пропахшим дымом костра. Только на редких постоялых дворах можно было отведать настоящей еды.

Стол гиперборейцев скуден и состоит главным образом из вареных или печеных овощей и кореньев – репы, бобов, капусты. У этой снеди скверный вкус, от нее пучит живот. Вот разве что молоко со свежими лепешками, да мед… Увидев, что Андреа не по вкусу здешняя пища, дядя Маттео приказал бородатому аборигену, хозяину постоялого двора, дать им с собой туес меду.

Здешние земли, как, впрочем, и повсюду в христианском мире, разделены на области, управляемые правителями, которых тут называют князьями или каганами, сиречь «великими ханами». Обычно каганы состоят друг с другом в соперничестве или вражде, хотя и являются братьями или племянниками. С вступающих в их земли путешественников взимают подать за проезд. Но и, заплатив проездное, никто не остается в безопасности, рискуя повстречать воинский отряд соседнего кагана, который тоже потребует плату. А опричь того по здешним дорогам промышляют разбойники, так что одинокому путнику грозят в этих землях не только холод и сырость…

Дядя Маттео подолгу беседовал с хозяевами постоялых дворов и с другими путешественниками, выведывая у них сведения о неведомой земле и об опасностях, которые могут встретиться на пути. Серебряные монеты и припасенная в дорогу мальвазия развязывали язык даже самым угрюмым собеседникам.