Олег Яковлев - Во дни усобиц

– Иванко! – окликнул он Козарина. – Сребро нынче же ко мне на подворье привезёшь. И забирай этих блудниц. Хоть в Египет, хоть в Кордову, хоть на край света их отправляй! Только я чтоб их боле здесь не видел!

– Сделаем, князь. – Иоанн с лукавой улыбкой поклонился Святополку в пояс.

У Гертруды разболелась голова. На Новгородском подворье в Киеве было не тихо, то и дело до ушей её доносились голоса и топот ног. По покоям сновали бояре, дворня, гонцы, какие-то владычные люди в монашеских одеяниях, и едва не каждый нёс с собой весть, искал ответа или ждал приказаний.

Гертруда зло оттолкнула непроворую девку, легла, положив на лоб влажную тряпицу. Девка угодливо укрыла её медвежьей полостью, задёрнула окно пёстрой занавеской.

– Уйди! Оставь меня! – раздражённо прикрикнула на неё княгиня. Так, в одиночестве, лежала она уже вторую седмицу [78] Седмица – неделя. . Ни Ярополк, ни Кунигунда-Ирина, ни дочь ни разу не навестили больную. Одна Лута приходила каждый день, садилась у постели, вела длинные пустые разговоры, присматривала за ней, да Святополк иной раз показывался в дверях, справлялся о здоровье с напускным, деланым беспокойством. Ещё однажды был гонец от Всеволода, великий князь желал ей скорейшего избавления от болестей.

Позже Гертруда узнает, что Святополк запретил своему младшему брату и сестре навещать её – дескать, нужен матери покой, а позаботиться о ней найдётся кому.

Близился Михайлов день [79] Михайлов день – 8 ноября (ст. ст.). – Святополковы именины, но так как со смерти князя Изяслава не минуло ещё сорока дней, праздника в доме не было. После же сороковин новгородский князь и его люди собирались в дальнюю дорогу. Потому и шум, и голоса громкие нарушали покой болеющей Гертруды.

…Княгиня Лута, как обычно, быстрая в движениях, юркая, шурша тяжёлой парчой, показалась на пороге. Следом за ней явилась вдруг жена Владимира Мономаха, англосаксонская королевна Гида, худенькая, с правильными чертами лица, белокурая и темноглазая, вся в чёрном, как монашка, с двухлетним Мстиславом, который, держась за материну руку, сосредоточенно переступал ножками по дощатому полу.

Княгини сели на скамью у постели. Мстислав вскарабкался Гиде на колени.

– Здравствуй, княгиня, – начала, мягко улыбаясь, англичанка. – Вот. Пришли узнать, как ты… Владимир пишет из Чернигова. Город сильно погорел. Много церквей и домов сгорело. Пострадал даже собор… Собор Спаса. Да, тот, где нас венчали. Он каменный… Строят сейчас стены, дома. Почти новый будет город.

– Только люди те же. Непросто с такими лиходеями ужиться вам будет! – хрипло заметила Гертруда.

– Ничего, уживёмся. – Гида снова улыбнулась, не понимая, что собеседница едва сдерживает раздражение и злость.

Святополкова жена, почуяв неладное, быстро перевела разговор на другое.

– Мы скоро поедем в Новгород. Если только захочешь, княгиня, поедешь с нами. Ведь Святополк, как и Ярополк, – твой сын, ты его родила и воспитала.

Она подвинулась ближе к Гертруде и ласково положила руку ей на плечо. Гертруда внезапно нервно расхохоталась.

– Нет, не хочу. Не вытерпим мы с тобой, изругаемся, подерёмся! Прямо на Великом мосту вцепимся друг дружке в волосы! Ты – чешка, я – полька. Чехи с поляками испокон веков живут в ссоре.

– Будет кому нас унять, – поддержала её смешком Лута. – Боярин Яровит не допустит, чтобы мы царапали друг другу лицо. Как Фредегонда с Брунгильдой [80] Фредегонда и Брунгильда (VI век) – королевы франков, непримиримые соперницы в борьбе за престол. . Ведь это ущемляет княжеское достоинство.

– Мой брат Магнус тоже уезжает в Новгород. Будет служить там, – со вздохом сказала Гида. – Теперь я не скоро его увижу.

Княгини умолкли. Маленький Мстислав, которому надоело сидеть без движения, спрыгнул на пол и побежал по покою. Гида ухватила его за руку. Малыш, указывая пальчиком, пробормотал:

– Тётья… Баба Гера.

Гертруда прослезилась. Странно: живя с Изяславом или теперь, с сыном, снохой и внучатами, она не чувствовала себя частью семьи, словно была всегда как бы сама по себе, отдельно от них от всех. А сейчас это детское «баба Гера» показалось ей таким трогательным, таким милым и простым, что она вмиг неожиданно перестала ощущать себя одинокой и покинутой. Да, Гида, Владимир, маленький Мстислав, Святополк со своей женой – ведь они, по сути, одна, единая семья. Они вместе оплакивали Изяслава, и им всем дана в удел огромная бескрайняя земля – Русь.

Гертруда понимала, что потом, позже это чувство схлынет, забудется за большими и малыми делами и заботами, за спорами и пересудами, но сейчас, в эти мгновения, она была, едва ли не впервые за многие годы, счастлива. Восторженно целуя Мстислава, она вся светилась радостной улыбкой, и мучившая её весь день тяжкая головная боль внезапно отступила. С удовольствием наблюдала Гертруда, как обе посетительницы её возятся с малышом и как Лута, словно малое дитя, хромая, бегает за ним по покою под серебристый смех молодой Гиды.

И даже появившийся в дверях Святополк, вечно злобно огрызающийся при виде матери, застыл на пороге с каким-то безмятежно-спокойным выражением лица.

На поставцах [81] Поставец – здесь: подставка для лампад или лучин. мерцали лампады. Запах церковного ладана окутывал палату. На крытой бархатом лавке напротив Всеволода восседал, весь прямой и твёрдый, новый митрополит Иоанн, болгарин из знатного рода Продромов. Чёрная шёлковая ряса облегала стан почтенного старца, клобук с окрылиями покрывал голову, на груди золотился наперсный крест-энколпион и панагия [82] Панагия – небольшой образ Богородицы, обычно в округлой оправе, носимый архиереями на груди. чудной царьградской работы с изображением Богородицы. Ярко горели, переливаясь в свете свечей, разноцветные дорогие камни.

Всеволод исподлобья, испытывая смущение и неудобство, взирал на острые скулы митрополита, на его упрямый подбородок, на небольшой рот с тонкими губами. Почему-то он не мог смотреть Иоанну в глаза – маленькие, чёрные как угольки – и постоянно опускал рассеянный беспокойный взгляд.

Про нового митрополита говорили, что это человек редкого ума и духовной чистоты. «Подобного ему ещё не было на Руси, да и не будет. Муж, сведущий в книгах, искусный в учении, милостивый к убогим и вдовицам, равно ласковый к богатому и бедному, смиренный и молчаливый, владевший даром слова и утешавший святыми беседами печальных», – писал о нём летописец.

Иоанн неторопливо, ровным спокойным голосом наставлял князя:

– Много, княже великий, волхвов и язычников в земле твоей. Требы чародейские правят, мерзости творят, пляскам сатанинским и песням греховным предаются. Особо в сёлах дальних, в деревнях глухих. Не согреты ещё солнцем веры православной многие и многие души.