Олег Яковлев - Всей землёй володеть

– Откуда взялись эти кипчаки? Вот напасть. Теперь не до торговли будет. Да, худо дело, – раздумчиво огладил долгую бороду Ярослав.

– Учёные люди говорят, жил раньше в степях большой соуз племенной – кимаки. Из него будто бы и отделились эти самые кипчаки. Живут в поле, коней пасут, овец, хлеб не сеют. А ныне, как я возвращался, слух прошёл, через Итиль они двинули, торчинов и печенегов теснят. В Саксине [76] Саксин – город в низовьях Волги, существовал в X–XIII веках. купцы лавки закрывают, уезжают в иные края.

– Стало быть, скоро эти самые кипчаки возле наших земель окажутся?

Яровит угрюмо кивнул.

– Так, княже. Там ведь, от Итиля к восходу – сушь, песок. Ни пастбищ добрых, ни рек великих на сотни вёрст. А народ кипчаки кочевой, степной.

– Каковы они из себя? С печенегами схожи?

– Да нет. Глаза у многих узкие, как щелки, лица скуластые. Волосы у большинства тёмные, но есть среди них и светловолосые, и рыжие. И, думаю, опаснее они печенегов будут.

– Вот как. Да, видно, нелёгкое грядёт на Руси время. – Ярослав горестно вздохнул.

Он ещё долго беседовал с Яровитом, и с лица его не сходили тревога и печаль.

В недобрый час оставляет он родную землю. Лютый враг подступает к её рубежам. Но ничего поделать нельзя – на всё Божья Воля.

Как он решил, как обдумал, так он и поступит – иного нет.

Несмотря на старость и болезни, Ярослав продолжал заниматься державными делами: разбирал судебные споры, давал распоряжения тиунам и воеводам, рассылал гонцов. Глядя на беспокойные лица старых своих сподвижников, сыновей, иереев, он улыбался, ободрял их, хотел показать, что здоров и полон сил. Пусть не боятся за него, делают все дела, как прежде.

В середине февраля, когда обрушились на землю свирепые метели, старый князь выехал из Киева в Вышгород – город, в котором почти безвыездно жил последние два года. Теперь, на исходе земных лет, хотелось ему побывать у гробов братьев-святых, посмотреть с кручи на скованный льдом Днепр, обозреть тёмную дремучую пущу за рекой, тянущуюся за окоём [77] Окоём – горизонт. , в неведомые дали, полюбоваться свинцовыми маковками церквей.

Недалёк путь до Вышгорода, но показался он старому Ярославу на редкость долгим. Глядя на белый снег, на дорогу, по которой мчались сани, князь чувствовал, как из старческих плохо видящих глаз его текут горькие слёзы. Невестимо сколько вёрст изъездил он за свою жизнь, но теперь впереди у него лишь вот эта последняя дорога.

В Вышгороде, как только приехали, великому князю стало совсем худо. Гридни с трудом вывели его из саней и сопроводили в горницу. Бессильно упав в мягкое высокое кресло, Ярослав снова предался невесёлым думам.

Пришла ему пора ступить последний шаг, свершить последнее в земной жизни деяние. Он беспокойно заворочался, приподнялся, упираясь слабеющими дланями в подлокотники, и едва слышно проговорил:

– Скликайте сынов… Митрополита… Бояр.

…Первым влетел в ворота Вышгорода возок митрополита. С посохом в руке, в чёрной рясе и высоком клобуке, с наперсным крестом – энколпионом [78] Наперсный крест – крест, носимый на груди (персях) поверх одежды. Крест-энколпион содержал частицу мощей. , висевшим на золотой цепи, в окружении служек-монахов, кланяясь князю, вошёл в горницу, чинно и степенно, Иларион. Ярослав, привстав, принял благословение святого отца.

Следом за митрополитом, будто ветер в поле, ворвался встревоженный Всеволод, на ходу стряхивая с кожуха [79] Кожух – здесь: опашень на меху, шуба, тулуп. и шапки снег и бросая их в руки челядинца.

Нервно теребя перстом длинный ус, предстал перед отцом Изяслав в тёмно-коричневого цвета зипуне [80] Зипун – верхняя мужская одежда, кафтан с длинными рукавами, расклешённый снизу, без воротника. с золотой прошвой.

За ним явились молодшие – Вячеслав с Игорем, испуганные, нахохлившиеся, как воробьи.

Собирались видные бояре, все в тёмных зипунах, кафтанах, ферязях [81] Ферязь – кафтан без воротника. (знали: не на празднество едут), рассаживались по обитым бархатом и парчой лавкам, стоящим возле стен по обе стороны от княжеского кресла.

Последним, весь в поту, вбежал Святослав.

– Трёх коней загнал, отец! – тяжело, с присвистом, дыша, выпалил он.

Его рыжие космы разметались во все стороны, светлые глаза на молочной белизны лице смотрели из-под насупленных широких бровей прямо, жёстко и холодно. Это были глаза воина, готового в любой миг ринуться в яростную, смертельную схватку.

Ярослав недовольно поморщился. Отчего-то он недолюбливал Святослава. То ли за легкомыслие его, за дурь молодецкую, то ли за то, что общению с монахами и книжному чтенью предпочитал этот сын охотничьи забавы, пиры, шумные застолья. Вот покойная княгиня любила Святослава паче прочих детей, да и был он весь в мать, такой же резкий, гневливый, порывистый, скорый на руку.

Старый князь окинул сумрачным, колючим взглядом сыновей, вымученно улыбнулся митрополиту и властно махнул десницей стоящему за спиной гридню.

Гридень опрометью бросился за дверь и через несколько мгновений воротился, неся в руках обитый красным сукном ларец.

– Изяслав! – подозвал Ярослав старшего сына, дрожащей дланью снимая с пояса и протягивая ему ключ. – Открой. Там… завещание. Достань.

Сжав в руке массивный медный ключ, Изяслав несмело ступил вперёд. Внезапно всем существом его овладел страх, он срывающимся робким голосом с трудом выдавил из себя:

– Нет, не возмогу… Может, иной кто… Не я… Нет.

Ключ вывалился из дрогнувшей десницы и с глухим стуком ударился о деревянный пол.

– О, Господи! За что мне такая кара?! – прошептал Ярослав.

Набрав в рот побольше воздуха, он гневно крикнул сыну:

– Князь! Что же ты, недостойный, позоришь меня перед боярами и митрополитом? О, сын мой, чадо возлюбленное, Владимир! Боже, за какие грехи ты его прибрал к себе?! Ему бы Киев отдал!

Изяслав, весь в холодном поту, стуча зубами от волнения, прижался спиной к стене.

Власть! Он страшился её, этой власти над людьми, боялся братьев, смердов, бояр – всех, кем должен будет теперь повелевать. Да и как могло быть иначе, если вовсе не готовился он занять отцово место, и в мыслях не допускал такого поворота дел? Ну, пусть дали бы ему какой-нибудь небольшой городок, жил бы он там, охотился, любил, тихо и спокойно, не ощущая на плечах тяжкого бремени первенства. Какое несчастье, что умер старший брат Владимир, что при смерти отец и что ему отныне надлежит сесть на великий стол! Как завидовал он младшим братьям, сам хотел быть младшим, далёким от этих властных, суровых киевских бояр, которые, конечно же, станут требовать от него походов, даней, вир [82] Вира – штраф по приговору суда. Размеры вир за различные проступки и преступления оговорены в «Русской Правде» – первом дошедшем до нас своде древнерусских законов. , земель, от этих простолюдинов, вечно чем-то недовольных, иереев с длинными речами о Боге, нравоучениями, молитвами. Сколь счастливы мастера, кладущие мусию или пишущие фрески – кроме мира красок, ничего не существует для них, нет в их жизни тяжких и нудных державных забот!