Ливи Тийтус - Депортация эстонцев в 1949. Воспоминания

Наша конечная станция была Черепаново, Новосибирской области. Там нас выгрузили и три дня мы жили в школе. Спали на полу. Народу было очень много – целые эшелоны, а может быть и больше. Это трудно просто представить.

Потом за нами приехали большие тракторные сани, так как была весна – апрель, и снег таял и была ужасная распутица. Дорог почти не было, а местность была слегка холмистая. В низинах стояла вода, местами сухо, но скользко. Сани с вещами заходили в воду, вещи промокали. Ехали около ста километров до районного центра Сузун.

Нас поселили в городской столовой. Народу было уже меньше, потому что, видимо, людей развозили из Черепаново куда-то и в другие районы. Из колхозов стали приезжать председатели и забирать себе работников. Мы попали в колхоз, расположенный в шестнадцати километрах от Сузуна, в деревне Нижний Сузун, которая стояла на берегу реки. Нас довезли до места уже на других санях и стали размещать по домам. Кого – к хозяевам, кого-то – в пустующие дома. Всего в колхозе поселили 28 депортированных эстонцев. Председатели колхозов возмущались: зачем столько детей – им нужны работники!

Жизнь в сибирской деревне

В 20-е годы раскулаченные местные жители тоже были выселены. Их раскулачивали по тем признакам – у кого 5-стенный дом, то есть две комнаты, вот тех и высылали. Раскулачили – и дома остались пустые. Некоторые дома были уже в плохом состоянии. Нам достался такой дом.

Одна комната была без пола – в ней жить было невозможно. Нам дали половину этого дома – примерно 15 квадратных метров. В углу – огромная русская печка, наверху полати, вкруг комнаты приделаны лавки и столик. Мы не знали, что так – во всех домах. Мы думали, что это пекарня, потому что такая печка большая! А мы такие печи русские никогда не видели. Там ещё был чугунок и деревянная лопата. Мы тоже не представляли, для чего это всё.

Бани в деревне топились по-чёрному. То есть без трубы, дым весь внутри. Пока топится очаг из глины, сверху на какой-то железяке куча камней. На них ведро с водой. Как только камни нагрелись и огонь перегорал, закрывали дверь. Было тепло, но все стены чёрные от сажи – не дотронуться. Потому так и называется – баня по-чёрному. Баня сложена из брёвен и с маленьким окошком.

Приходили какие-то соседи, учили нас, как топить печку, что дым идёт не назад, а вперёд, что там можно что-то испечь. Ну, каким-то образом научились. Все эстонцы, кто попал в такие пустующие дома, так же, как и мы думали, что это бывшие пекарни. Нам дали доски и отец сделал для нас нары на всю длину комнаты с правой стороны. С левой – была печка, на которой тоже можно было спать, и на полатях. И вот на этих нарах мы спали. И с нами была ещё одна знакомая из Вяндра – жена друга нашего отца, с мальчиком около 10 лет.

Под этим домом был ещё погреб – там называется «голбец». Картошка там в первый год замёрзла – стала очень сладкой. И мы её ели сырую, как яблоки. Спали на соломенных матрацах, укрываясь своей верхней одеждой. Отец, точно помню – своим полушубком. Он сам себе шил полушубки ещё в Эстонии. Выделывал шкуры, мог всё – что надо по хозяйству. А наша верхняя одежда была для Сибири очень нетёплая, скажем так. Но были какие-то вязаные вещи, платки.

Первые годы у нас было трудно с хлебом. Муки давали мало. Но были какие-то небольшие деньги, и мы ходили в сплавконтору, при которой была пекарня и можно было купить хлеба и кое-какие продукты. Это было за несколько километров.

Кого с нами высылали в Сибирь? Оказывается, когда списки составлялись, старались брать семьи, в которых больше детей. Потому что нужно было набрать определённое количество людей для выполнения плана по депортации. С нами была женщина из Вяндра с тремя детьми по возрасту чуть старше нас, одинокая женщина с мальчиком пяти лет, мать с дочерью постарше и одинокий мужчина без семьи.

Из других районов Эстонии была женщина с пятью детьми от пяти до четырнадцати лет. Мать и два мальчика десяти и двенадцати лет. Потом ещё мать и мальчик пяти лет. Другая – мать с ребёнком, второй её остался в Эстонии, и старик отец, который через год там и умер. Женщины были без мужей. Три семьи с детьми жили в одной комнате – тихий ужас, как говорится.

Поскольку нас привезли уже к началу апреля, нам дали картошку из колхоза. У дома была земля, на которой разрешили посадить картошку. И мать уже заранее готовилась – она взяла с собой семена из Эстонии. Я сажала горох и всё росло очень хорошо, потому что земля такая – цены ей нет! Мама уж в этом очень понимала.

Работали летом в поле: на покосах, прополке, на ферме. Все были связаны в Эстонии с собственным хозяйством, поэтому для нас это было как-то знакомо. И были приучены к труду и дети. И хотя в колхозе мы вообще раньше не были, но там всем находилась работа. В колхозе все дети летом работают. Зимой учатся, а летом работают.

В этом колхозе было очень много немцев, высланных в двадцатые, наверное, годы и в сороковые с Поволжья, немцы с Украины. Это очень трудолюбивые люди и можно сказать, что весь колхоз на них и держался. Потому что местные жители старались куда-то уехать.

Немцы поначалу нам помогали. Приносили дыни, о существовании которых мы раньше даже не знали – может поэтому не всем нам они понравились. Хотя дыни там очень вкусные – жёлтые, небольшие, сладкие и душистые. Немцы приучали нас к новой жизни и как-то помогали – морально и советами.

Колхоз выращивал картошку, пшеницу, гречку, которую мы никогда не ели. Просо, пшено, о которых мы понятия не имели и не знали их вкуса. Табак выращивали в большом количестве. Коноплю, помидоры, капусту, огурцы, дыни, арбузы, тыкву – всё это под открытым небом. Хоть зима и холодная, но всё созревало на корню, даже помидоры – целые плантации. Но мы их не пробовали, всё отправляли на заготовки. Конопля отправлялась на изготовление верёвок.

Лес был полон малины, смородины, облепихи, черники. То, что в Эстонии едва вызревало в огороде, там всё давала природа. И море ежевики по берегам Оби. Не было только банок и сахара!

Из ежевики местные жители научили нас делать лепёшки, немножко смешивая сочные ягоды с мукой. Лепёшки сушили на солнце, раскладывая на поленницах. А зимой пекли ватрушки и пироги. Сушили и другие ягоды. Облепиху чаще всего замораживали – она хранится очень хорошо.

Несколько летних сезонов мы с Маре работали на сенокосах. Места сенокосов лежали за Обью. Поэтому к ним добирались на лодках – туда и обратно на вёслах. Ширина реки в месте переправы была около километра. На покосе жили в шалашах, ставя их подальше от берега. Весь левый берег Оби был сплошным ковром из покосов и рощиц, в которых росли разнообразные ягоды. Там, где было ровно, между ними ходила конная косилка. Места вокруг деревьев и неудобья косили вручную. Косцами были и дети, и взрослые. Убранное сено сушили в стогах, отвозя его верхом на лошади. Зимой, когда Обь замерзала, сено по льду перевозили на ферму.