Евгений Салиас де Турнемир - Петербургское действо. Том 1

– Was?! [12] Что? ( нем. ) – отозвался Михель, не поняв.

– Распилить, говорю, надо. – И Шепелев тоже задвигал рукой по воздуху.

Принц согласился, сказал «ja, ja!» [13] Да, да! ( нем. ) и потом еще что-то вразумительно и медленно, но Шепелев разобрал только одно слово: etwas [14] Кое-что ( нем. ). .

Наступило минутное молчание.

– Was etwas? – уже робея, прошептал Шепелев, чувствуя, что вопрос невежлив.

– О Herr Gott? [15] О Всевышний! ( нем. ) – воскликнул принц и обеими руками шлепнул себе по коленям.

– Ти… Мошно… это… так! – вступил уж Михель в непосредственные сношения с самим мастеровым, делая по воздуху тот же жест пиления.

– Распилить? – хрипло заговорил слесарь. – Отчего же-с. Позвольте… Это мы можем.

И слесарь двинулся смело к Котцау.

– Ты голову не повредишь им? – вступился Шепелев.

– Зачем голову повреждать! Помилуйте. Разве что подпилком как зацепит; а то зачем…

– То-то подпилком зацепит!

– Коли чугун плотно сидит, то, знамо дело, запилишь по голове… А то зачем…

Слесарь двинулся к ротмейстеру и прибавил:

– Позвольте-ко, ваше…

И слесарь заикнулся, не зная, как надо величать барина, что приходится пилить.

Котцау поднял голову и мрачно, но терпеливо глянул на всех.

Слесарь оглядел миску и голову со всех сторон и пробурчал:

– Ишь ведь как вздета. Диковина…

И он вдруг начал пробовать просто снять ее руками.

Котцау рассердился, отдернул голову и заговорил что-то по-своему.

– Так нельзя! Дурак! – шепнул Шепелев.

– Диковина!.. Вот что, ваше благородие!.. – воскликнул вдруг слесарь, как будто придумав что-то.

– Ну? Ну?.. Was? – раздались два голоса – Шепелева и Михеля.

– Надо пилить. Эдак руками не сымешь.

– Без тебя, болван, знают, что не сымешь! – шепотом, но злобно вымолвил Шепелев. – Так пили!

Слесарь взял с пола большой подпилок правой рукой, как-то откашлянул и повел плечами, но едва он ухватил миску за край левой рукой и наставил подпилок, как принц и Михель воспротивились. Им вдруг показалось, да и Шепелеву тоже показалось, что этот слесарь в два маха распилит пополам и миску, и самого ротмейстера.

– Ну… ну… – воскликнул принц по-русски и прибавил по-немецки: – Михель! Не надо. Подождем Фленбурга. Без него всегда все глупо выходит.

– Да-с, лучше подождать, – сказал Михель.

И принц уже недовольным голосом заговорил что-то, обращаясь к Котцау, затем прибавил Михелю, мотнул головой к дверям:

– К черту все это… zum Teufel! Уведи их… и подавай нам кофе.

И, повернув совсем голову к Шепелеву, принц сделал рукой и вымолвил добродушно, но насмешливо:

– Lebe wohl, Herr Nicht-micht [16] Желаю здравствовать, господин Нихт-михт ( нем. ). . Прозштайт. Шпазибо!..

Шепелев, выходя, снова бросил украдкой взгляд в угол, где светилась серебряная миска, и внутренне усмехнулся, но уже как-то иначе.

Случилось нечто труднообъяснимое.

Когда молодой человек входил к принцу, он был смущен, но вносил с собой хорошее чувство почтения и готовности услужить его высочеству. Теперь же – странное дело, идя за Михелем по коридору и сопровождаемый слесарем, он досадливо думал про себя: «Всех бы вас так нарядить!!»

– Ваше благородие, – послышался за его спиной веселый шепот. – Должно, это он не сам ее вздел? Ась? Кабы сам то ись, то бы и сымать тоже умел!

– А! Ну, тебя… – злобно отозвался молодой человек, срывая досаду на мастеровом.

Шепелев, выйдя от принца, зашагал через безлюдную Адмиралтейскую площадь, сумрачный и озлобленный, и направился домой к ротной казарме Преображенского полка, близ которой была квартира Квасова.

Чем именно оскорбили его у принца Жоржа, он объяснить себе не мог. Ни принц, ни Михель ничего обидного ему не сказали и не сделали. Его позвали быть переводчиком по ошибке, по тому, вероятно, соображению, что Державин хорошо говорил с Котцау по-немецки.

Он отвечал смущаясь и переврал несколько слов незнакомого ему почти языка, принц только усмехнулся, только с едва заметным оттенком пренебрежения тихо повторил несколько раз эти слова и потом добродушно назвал его, прощаясь, герром Нихт-михтом.

– Ну, что ж такое! – бурчал Шепелев. – Ну, так и сказал! А ты нешто не сказал: «Прозштайт»? Что?! Разве мне присяга велит знать все языки земные и твой – немецкий хриплюн!! Вот тебе бы, Жоржу, следовало за наш русский хлеб знать и нашу грамоту.

Через часа два после ухода Шепелева к дворцу принца подъехал Фленсбург и, поспешно поднявшись по лестнице, быстро прошел в кабинет. Он нашел принца и ротмейстера за завтраком. Котцау немного повеселел, привык, должно быть, и, с увлечением что-то рассказывая, часто поминал кенига Фридриха, Пруссию и Берлин.

– А?.. – воскликнул принц при появлении адъютанта. – Was giebt es Neues, mein liebster? [17] Что нового, мой дорогой? ( нем. )

Разговор продолжался по-немецки.

– Я был прав, Hoheit [18] Ваше высочество ( нем. ). , я навел справки, и оказывается, что это все тот же цалмейстер Орлов. Он с братом заехал с охоты и встретил господина Котцау в «Красном кабачке».

– Schцn! Wunderbar! [19] Хорошо! Прекрасно! ( нем. ) Отлично. Очень рад. Очень рад. Вот и случай… – весело воскликнул принц, потирая руки; и, встав, он начал бодро ходить по горнице.

Котцау с удивлением взглянул на принца. Радость эта ему, очевидно, не нравилась. Ему было не легче от того обстоятельства, что Орлов, а не кто-либо другой нарядил его так.

– Что же изволите мне приказать, Hoheit?

– Ничего, мой любезный Фленсбург. Ничего. Я дождусь десяти часов. Теперь восьмой. И поеду к государю. А в полдень господин Котцау будет бригадиром, ради удовлетворения за обиду. А господа Орловы поедут далеко, очень далеко… За это я ручаюсь, потому что я еще недавно подробно докладывал об них государю. И не раз даже докладывал. Пора! Пора!

– Но теперь, Hoheit, разве вы не прикажете мне обоих сейчас арестовать? – спросил холодно Фленсбург.

Принц остановился, перестал улыбаться, как-то заботливо подобрал тонкие губы и, наконец, повел плечами.

– Я полагаю, что ваше высочество как прямой начальник всей гвардии можете сами, без доклада государю, распорядиться арестом двух простых офицеров, которые буянят всю зиму и безобразно оскорбили господина Котцау, иностранца, вновь прибывшего в Россию, фехтмейстера, который пользуется, наконец, личным расположением короля.

– Да, да… Конечно… – нерешительно заговорил принц. – Я доложу его величеству. Я все это доложу, Генрих. Именно как вы говорите.

Принц называл любимца его именем только в минуты ласки.

Фленсбург повернулся, отошел к окну и молча, но нетерпеливо стал барабанить по стеклу пальцами. Толстогубый Котцау вопросительно выглядывал из-под миски на обоих. Он раздумывал о том, что этот адъютант Фленсбург более нежели правая рука принца.