Василий Шавлюк - Труд и Дом. Воспоминания и размышления

У моей мамы масло изготавливалось почти в стерильных условиях. Как это делалось? В каждом доме, где имелась корова, никто масло не покупал, всё делалось своими силами. Продавала мама масло одной женщине, еврейке Томке, жившей в доме на нашей станции. Она была привередливая, стремилась всячески снизить цену. Маме было даже обидно, что при таком качественном продукте делать какие-то замечания, но приходилось помалкивать, сбыта не было. Для получения сливок покупается обычно самодельный цилиндрический бидончик из оцинкованной жести, имеющий внизу окошко со стеклом и сливным краником. Верх закрывается крышкой. Имеется ручка для подвески. После удоя процеженное молоко заливается в этот бидончик, закрывается крышкой и опускается в колодец почти на всю высоту для отстоя в воде и охлаждения. Вечером бидончик с нижнего краника сливается- сначала отстоявшееся молоко, а за ним (через окошко это хорошо видно) сливаются в другую ёмкость готовые сливки для изготовления масла. Как это делалось – было уже сказано выше. Питательная ценность даже отстоявшегося молока практически для нас не снижалась, по вкусу -тоже. Из этого молока получалась отличная простокваша, хороший творог, домашний сыр и т. д. Наша корова Паземка (по- русски Земляника), хотя и была очень вредной и хитрой по характеру, но давала неплохие удои качественного молока, являлась нашей кормилицей, по сегодняшним меркам оно по качеству превышало продающееся в магазинах даже отборное молоко. Поземка может это и «понимала», поскольку всячески пользовалась нашей добротой и вниманием к своей особе.

Будучи подростком, я за завтраком съедал 4 картофельных блина —драника: 2 с творогом, разбавленным простоквашей, и 2 горячих блина, обильно, без ограничений смазанных маслом. Таким завтраком я был сыт большую половину дня, он не приедался и подходил для каждого дня. В советский период крестьянская жизнь в деревне сильно изменилась: появились в продаже одежда, обувь, товары первой необходимости, наш колхоз позволял крестьянству производить и иметь необходимые продукты для обеспечения жизненных потребностей, отпала необходимость все товары делать своими руками (одежда, обувь и др.), отсюда исчезла потребность сеять и обрабатывать лён (о котором я так много написал), и некоторые другие растения (рожь, пшеницу, овёс, гречку, коноплю и т.д.), поскольку получаемые из них товары уже были в продаже. Колхозникам стали выплачивать заработную плату деньгами или нужными продуктами (вместо трудодней), сохранились приусадебные участки без ограничения площадей. На участке стало возможным сеять и сажать кто что желает, никто не ограничивал содержание домашних животных, можно было уезжать на заработки в города, иметь паспорта.

Следует также сказать и о том, как в условиях деревни проходили выборы в Верховный Совет СССР в 1940 году. Такого энтузиазма и торжества деревня ещё не знала: не требовалось никаких агитаторов, люди шли на участок при полной явке, со стихами, песнями, флагами. Всё было бы хорошо, если бы не тревожная обстановка в Европе и мире. Ведь уже почти 2 года шла в Европе война, развязанная Гитлером. Даже в нашей деревне чувствовалась тревога и было некоторое напряжение. Писали потом, что было много всяких лазутчиков и шпионов. Ходили некоторые подозрительные люди и у нас.

Моя трудовая деятельность официально началась в далеком 1950 году, то есть 66 лет назад, из них непрерывный трудовой стаж составил 63 года. А фактически начиналась моя такая долгая трудовая деятельность где-то с неполных 4-х лет, когда у меня возникли первые трудовые обязанности. Все члены нашей семьи имели трудовые обязанности. Появились они и у меня: охранять посеянные на рассаду семена от ворон, воробьёв, сорок, своих же кур, чтобы птицы не склевали рассаду. Для подстраховки грядка с рассадой прикрывалась до всходов ветками. Потом, после всходов, а также и во время посевов ржи, ячменя, льна и др. так же надо было охранять посевы от этих птиц. Эти обязанности были целиком возложены на меня, пока не пошёл в школу.

Могу смело сказать, что исполнение своих трудовых обязанностей проходило под собственным контролем, никто не заставлял эти обязанности строго выполнять, они исполнялись как бы автоматически, в нужное время, в нужном объёме.

Наша мама строго относилась к этому. За любую ошибку, оплошность, не выполненную или плохо выполненную работу мама выражала своё недовольство характерным голосом, который мы все хорошо знали и запомнили, как особый сигнал и оценку. Такие свои выражения недовольства мама чаще всего относила к сестре и брату, что мне казалось не совсем справедливым, поскольку они работали, не покладая рук. В мой же адрес упрёков было мало и мне было неудобно, поскольку мой вклад в общее дело был очень мал по сравнению с сестрой и братом. Видимо, причиной было то, что я был самый младший в семье.

Но один раз и мне досталось от мамы. Случай был такой, который я помню и сейчас. Я как-то зазевался и допустил, что наши куры забрели на зерновой посев, стал их прогонять, а одна, самая любимая мамой и ласковая курица, не стала убегать полем, а побежала по узкой меже. Я пустился за ней вдогонку, она по своей привычке быть довольной вниманием к своей особе, посчитала, что я с ней играю, её ловлю, присела, распустила крылья для её обычного обласкивания, а я с большого разбега на неё налетел и нечаянно прибил. Мама была очень огорчена, ведь курица погибла в самое продуктивное для её время. Мама даже попыталась меня наказать, но я убежал, хотя был тоже очень огорчён. Всем нам было очень жаль эту хорошую курочку. Этот эпизод был, пожалуй, единственным, которым я так огорчил всех в семье и особенно маму.

Потом была для меня неприятная и трудная, раз в год, работа по уборке слежавшегося за зиму куриного помёта в низком очень пространстве под русской печью (там куры жили в зимнее время) и в это пространство мог влезть только ребёнок, вроде меня. Этот пласт помёта, сухой, плотно слежавшийся, требовалось понемногу вскрывать и лопатой с коротким черенком передавать в комнату, откуда уже кто-то из взрослых выносил в общее место для навоза перед вывозом его на поле. У меня на выгрузку этого «груза» уходил целый день, для меня, ребёнка, эта работа была не из лёгких и только на коленках (не позволяла высота), но утешало то, что такая работа была только один раз в году. Но ещё и потому эта работа меня утешала, что я понимал – кроме меня её никто из семьи не сможет сделать. Ещё аналогичная моя обязанность (уже не разовая) была в том, чтобы помочь маме в подготовке корма для кабанчика, которого мама ежегодно держала, а кормов постоянно не хватало. Разве можно было не помочь в этом маме? Приходилось брать на санки две плетёные корзины, молоток, рукавицы и идти с санками по проезжей дороге в поисках каких-либо отходов проезжающих телег или подвод, включая и конские смерзшиеся «шарики», которые потом дома дробились и давались в корм, как добавки, которые кабанчик и куры охотно поедали. Брат Иван в зимнее время много пилил, тесал, строгал, что-то всегда мастерил, притом только в хате и поэтому появлялось много опилок, щепок, стружек, убирать которые приходилось мне. И эта работа мне нравилась – ведь только что было засорено, и вдруг- чисто! Конечно же, основная моя работа как подростка была в выпасе коровы. Причем, не только на пастбище, но и когда коровы приходили днём домой. Я со своей Поземкой выпасывал всякие межи, закоулки, придорожные участки. А она была такая хитрая, стремилась, если я зазеваюсь, схватить то, что ей нельзя. Из-за этого у меня с ней были конфликты. Они заканчивались обычно в пользу Поземки. Для Поземки приходилось ещё днём, когда она в хлеву отдыхала, идти на картофельное поле с кошёлкой и собирать для неё траву, потом её промывать и давать как дополнительный корм. Мне на пастбище, я уже об этом писал, пришлось не только считать и запоминать прошедшие железнодорожные составы, но и плести кошёлки (кошики) для дома. Я эту работу любил, её хорошо исполнял, за время пастьбы я мог в течение двух дней изготовить даже большую кошёлку.