Юлия Чернова - Пятый легион Жаворонка

– Ты рискуешь головой! – воскликнула она.

– Женщины любят героев, не правда ли?

– Живых героев, – уточнила Виния.

Послышались шаркающие шаги, и раб-атриенс внес факел. Пламя отразилось в квадратном бассейне-имплювии, пробежало по ряду окружавших бассейн колонн, выхватило из тьмы вазы, полные белоснежных лилий.

– Я приказал натопить термы, – сообщил раб.

– Натопить! – Виния стремительно развернулась к нему. – В такую жару! Ты выжил из ума.

Старик покорно пожал плечами, однако Фуску померещилось – глаза раба лукаво блеснули.

– Я мечтаю о ледяной ванне. Немедленно охладить печь, проветрить… О, боги, в эту духоту и проветрить нельзя, – продолжала стенать Виния.

Старик пожевал губами и сообщил.

– Барвену купить не удалось. Торговцы совсем потеряли совесть… За одну жалкую рыбешку требуют платы, как за доброго скакуна.

– Ах, скряга! – задохнулась Виния. – Говори, чудовище, чем я буду угощать гостей?

– Я раков принес, да десятка два устриц, да крупных улиток.

Виния воздела руки, взывая к богам.

– Раков! На праздничный стол. До какого позора я дожила!

Фуск изо всех сил старался не рассмеяться.

– Съедят, не побрезгуют, – неторопливо продолжал старик. – У нас все подчистую съедают. Ты и десять перемен блюд подай, не откажутся. Хоть бы совесть имели – при нынешней дороговизне. Поросенка целого поставишь – умнут, колбасы выложишь – туда же, в ненасытную их утробу. С виду поглядишь: худые все, тростинки, а есть начнут – покойного Виттелия перещеголяют.

Виния уже хохотала.

– Конечно, – меланхолически продолжал старик, – на дармовщину чего бы не дать аппетиту разгуляться. Знай, щедрость хозяйки нахваливай. Глядишь, и добавки предложат.

– Ну, да, Гермес, а ты бы хотел, чтобы меня за скупость проклинали?

– Меры ты не знаешь, госпожа. Вон, Фульвия, три сорта вина на стол ставит. Одно – для себя. Другое, поплоше – для друзей, а уж третье, что и в рот взять противно – для клиентов. Никто у нее за столом и не засиживается. Зато у Фульвии – и наряды новые, и диадема драгоценными камнями горит, и рабов сотни; не то, что один старик-калека и за управителя, и за привратника, и за…

– Фульвия? – смеясь, переспросила Виния. – Фульвия родилась в бедности и теперь кропотливо, перстень к перстню, запястье к запястью, – собирает доказательства, что жила не напрасно. Вершины достигла: богатства.

Виния положила руку на плечо старика.

– А я знала богатство, и тоже хочу увериться, что жила не напрасно. Собираю подтверждения тому: улыбку к улыбке, поэму к поэме. Гостям здесь весело, вот и приходят.

Старик закивал.

– Идут, идут. Вот уж чего ты, госпожа, можешь не бояться: тебя не оставят, пока вконец не разорят.

– Гермес, возможно, придет день, когда гостям в моем доме подадут хлеб и чеснок. Но лишь тогда, когда я сама другой пищи видеть не буду.

– Не беспокойся, госпожа, этот день не за горами.

– Гермес, – задумчиво произнесла Виния, – когда-то строптивых рабов бросали в садок с муренами. Не возродить ли этот обычай?

Если Виния ждала подтверждения, то напрасно – старик словно воды в рот набрал. Виния велела проводить гостя в малый триклиний и подать угощение, а сама поспешила в термы.

Она почти вбежала в аподитерий-раздевалку. Дернула пояс, торопясь сорвать пропитанную потом и пылью одежду. Виния дрожала от слабости и нетерпения и только туже затянула узел. В ярости топнула ногой. Рабыня-эфиопка уже спешила на помощь. Виния едва выдержала несколько мучительных мгновений, пока узел, наконец, был развязан. Сбросив одежду, она кинулась во фригидарий, в бассейн с холодной водой. На мгновение у нее остановилось сердце – показалось, окунулась в кипяток. Виния вынырнула, задыхаясь, жадно ловя губами воздух. Отбросила назад мокрые пряди. Подставила лицо водяным струям, бьющим из пастей серебряных львов. Капли рассыпались мелкими жемчужинами.

Виния быстро взошла по мраморной лесенке, отжала волосы. Потом, стряхивая капли на мозаичный пол, отправилась в тепидарий. Здесь над молочно-белой водой в круглой чаше бассейна поднимался пар. Виния легла на теплую мраморную скамью, и все та же рабыня-эфиопка натерла ее маслом и принялась очищать кожу скребками из слоновой кости.

– Довольно, – Виния оттолкнула руку рабыни.

До кожи было больно дотронуться. «Жар. Как некстати болезнь… Только бы Парис сумел прийти. Фуск предостережет его. Боги, помогите Фуску… Ой, какая горячая вода!»

Медленно, задерживаясь на каждой ступени, Виния сошла в бассейн. К ее изумлению, горячая вода доставила не меньше наслаждения, чем холодная. Из тепидария Виния поспешила в раскаленный кальдарий, где, дыша коротко и часто, не выдержала дольше нескольких мгновений, а затем вновь погрузилась в ледяную воду.

Вскоре она вернулась к ожидавшему ее префекту – освеженная, в белом платье из египетского льна. Платье, безусловно, шло ей, и все же столь скромный наряд на Палатине сочли бы смешным. А вот ожерелье, лежавшее на ее плечах, казалось достойно самой Августы. Крупные изумруды, нефрит, отшлифованный до тонкости цветочного лепестка, густо-синие сапфиры и золотистые топазы соединялись между собой несколькими рядами золотой проволоки, переплетенной самым замысловатым образом. Застегивалось ожерелье золотыми крючочками, сделанными в виде соколиных голов. Спереди крепилась лазуритовая подвеска: священный жук-скарабей. Весь Рим говорил об этом ожерелье и о том, как оно попало к Винии.

– Если желаешь, покажу тебе дом, – предложила Виния.

Фуск желал. Они вернулись в атрий, и тут старик Гермес сообщил, что госпожу спрашивают какие-то люди.

– Для гостей рано, – удивилась Виния. – Что ж, проводи их сюда.

В атрий бодрым шагом вошел центурион Марк Веттий. Приветствовал Фуска, затем Винию.

– Префект, я привел лекаря.

Из-за спины центуриона появился маленький человечек, смуглый, лысый, с роскошной курчавой бородой, спускавшейся до пояса. За ним – черноволосый подросток, несший ящик с лекарствами.

– Ты намерен в моем доме распоряжаться, как у себя в лагере? – Виния возмущенно обернулась к Фуску.

Лекарь шагнул вперед.

– Не надо злиться, прекрасная госпожа, – произнес он густым, бархатным голосом. – От этого только портится цвет лица и появляются морщины.

– Великая мудрость, – подхватил префект.

Виния метнула на него уничтожающий взгляд.

– От моих снадобий еще никому не становилось хуже, – заявил лекарь, жестом подзывая раба с ящичком.

– Трудно поверить, – Виния источала яд. – По-моему, Марциал метко сказал: