Константин Петришин - Битва за ясли господни

…К концу дня в покои государя вошла императрица Александра Федоровна. Николай Павлович лежал в постели на высоко поднятых подушках. Так ему было легче. Перехватив тревожный взгляд супруга, Александра Федоровна успокаивающе улыбнулась.

– Ничего страшного, дорогой, – сказала она, – оба доктора и Соколов, и Арендт говорят, что это у тебя от переутомления и, возможно, последствия падения с коляски… День, другой полежишь, и все пройдет…

– Дай бог, – вяло отозвался Николай Павлович. – Ибо отлеживаться сейчас некогда. – Он взял императрицу за мягкую и теплую руку, придержал в своих ладонях и вдруг произнес: – Ты прости меня…

– За что? – полушепотом спросила Александра Федоровна.

– За все…

И на глазах Николая Павловича блеснули искренние скупые слезы.

– Бог с тобой! – переполошилась Александра Федоровна.– Ты что удумал?.. Нет, дорогой! – решительно заявила она. – Постель тебе явно во вред идёт. Давай-ка вместе поужинаем…

– Не могу, – попытался отказаться Николай Павлович, стыдясь проявления своей слабости.

– Я прикажу подать ужин сюда, – сказала Александра Федоровна и, не дожидаясь согласия государя, прошла, приоткрыла дверь и распорядилась подать им ужин в покои. Потом вернулась и добавила. – И ночевать, сударь, сегодня будете со мной в одной постели.

…Приступ такой боли, который перенес Николай Павлович, был первый. До этого у него временами болела голова, и он не раз жаловался на отечность в ногах, однако такого с ним еще не случалось.

Только по истечению недели доктор Арендт разрешил ему заниматься делами.

К этому времени Николай Павлович много передумал и всё больше склонялся к мысли, что занятия Дунайских княжеств 4-м корпусом будет вполне достаточно, чтобы наказать турок за их вероломство и заставить пойти на уступки.

Неприятно беспокоила только одна мысль – как отреагируют на это европейские державы?

…28 мая Николай I получил письмо из Варшавы от фельдмаршала князя Паскевича, в котором тот сообщал, что европейские страны все более сочувствуют Турции и это должно заставить отказаться от решительных мер против Оттоманской Порты, а ограничиться только занятием Дунайских княжеств.

«…Заняв княжества, – писал фельдмаршал, – мы не начинаем войны, а между тем можем выиграть время, что для нас полезнее в двух отношениях: во-первых, ныне державы Европы, если не все, то, по крайней мере, многие против нас, а другие не за нас. Невероятно, однако же, чтобы хотя к будущему году не встретилось каких-либо поводов к несогласию между европейскими державами, что должно обратиться в нашу пользу, во-вторых, за это время мы можем как следует приготовиться к войне и избегнуть тех непредвиденных препятствий, которые, как показывает история всех наших войн с Турцией, всегда замедляли наши успехи, или были причиною огромных потерь, то большей частью были обязаны оплошностям самих турок…»

Николай I в душе был согласен с мнением фельдмаршала Паскевича. На днях военный министр князь Долгоруков доложил ему, что он располагает сведениями о заключении 27 февраля текущего года Англией и Францией секретного договора о совместных действиях против России. А Людвиг Наполеон отдал приказ ещё одной французской эскадре стать у входа в Дарданеллы и совместно с объединенной англо-французской эскадрой быть готовым взять под охрану оба турецких пролива.

Далее в письме князь Паскевич советовал государю по занятию княжеств не переходить Дунай, чтобы избежать военных действий.

«…Но, если турки перейдут на левую сторону Дуная, – уточнял князь Паскевич, – то без сомнения их следует отбросить на правый берег, но и тогда еще подумать – идти ли вперед или остановиться: но едва ли будем готовы к переходу за Балканы…»

Николай I несколько дней ходил под впечатлением этого письма. Рушился его замысел немедленно наказать турок за их двуличие и защитить греко-русскую православную общину от притеснений со стороны латинской церкви при явной поддержке султана и его правительства. С другой – он опасался чрезмерных жертв, которые потребуется положить на алтарь победы во имя цели, которая будет не одобрена при его жизни и забыта после его смерти.

Этими тайными мыслями он не делился даже с императрицей. Ему порой казалось, что если он выразит их вслух, потеряет свое единоличное право, данное богом, повелевать и принуждать к подчинению окружающих его людей: друзей и врагов, любящих его и ненавидящих за то, что он принудил их в тот зимний роковой день 14 декабря 1825 года склониться перед ним и признать законным наследником трона.

Ноша эта была столь тяжелой, что порой, он боялся не вынести ее. В такие минуты, Николай I изо всех сил стараясь вытеснить из себя сомнения в необходимости поступать так, как считает нужным. Единственно, чего он страшился: будет ли он прощен за свои дела Всевышним на божьем суде, перед которым все равны…

…На еженедельном докладе в последнюю пятницу месяца князь Долгоруков сообщил о готовности войск 4-го корпуса перейти границу и приступить к занятию Дунайских княжеств.

– …Ваше величество, – сказал он, – исходя из обстоятельств, нам предпочтительно было бы на первом этапе не занимать Малую Валахию, а закрепиться на линии от Гирсова до Бухареста, образуя театр наших действий примерно в сто верст, на протяжении которых стоят крепости Варна, Шумла, Силистрия и Рущук, занятые сильными турецкими гарнизонами…

– А если турки в ответ начнут сосредотачивать свои войска у Калафата, тогда как? – уточнил государь.

Князь Долгоруков, по всей видимости, был готов к такому вопросу.

– Тогда, ваше величество, нам придется приступить ко второму этапу: занять Малую Валахию.

Николай I усмехнулся. Заметив усмешку государя, князь Долгоруков спросил:

– Ваше величество, вы не согласны со мной.

– Ну, почему не согласен, Василий Андреевич… Просто вспомнил слова, сказанные однажды фельдмаршалом Суворовым: смелость города берет. Может нам и не достает как раз ее?

3

В последних числах мая состояние здоровья Николая I снова ухудшилось. К головным болям прибавилась и ещё одна неприятность – стали отекать ноги.

Императрица Александра Федоровна несколько раз пыталась уговорить супруга покинуть столицу и уехать в Крым в их родовое поместье Ливадию, однако Николай Павлович не соглашался. Отказался он ехать и в Палермо, где уже однажды лечился, ссылаясь на то, что скоро ему предстоит поездка в Варшаву для участия в заседании польского Сейма, на которую он согласился скрепя сердце, и, только потому, чтобы еще раз встретиться с князем Паскевичем.

С Польшей у Николая I были связаны самые неприятные воспоминания. Он никогда не знал, что с Польшей делать. В поляках, особенно в шляхтичах, Николай I видел высокомерие и враждебность. Он бы давно навёл там порядок, однако в Варшаву наместником был посажен его старший брат Константин, который каждый раз вставал на защиту поляков не без влияния на него своей супруги полячки.