Артур Григорян - Первый Апокриф

– Ты хочешь взвалить ответственность за существование зла на земле на священные тексты? Зло всегда было и всегда будет. Не Тора породила его. Какая разница, чем зло будет прикрываться – священными ли текстами или неуёмной алчностью и природной жестокостью?

– Мне кажется, учитель, что если коза вскормит волчонка, то она будет ответственна за то, что подросший волк передушит всё стадо. Так и священные тексты ответственны за деяния, порождённые толкователями этих текстов, как бы мы ни пытались списать это на вечность зла под разными обличиями или искажение истинного смысла.

– Искажение? А почему ты решил, что твоё понимание не искажено? Ты видишь лишь малую толику картины мира, камушек в стене храма, а хочешь судить по увиденному обо всём строении. Лишь Господь, создавший храм, видит всё. И не нам, ничтожным пигмеям, дано понять величие замыслов Божьих и смысл его Книги. Быть может, именно ты ошибаешься, а Танах прав в каждой своей букве. А истина – лишь в правильном толковании Божьего слова.

– Не знаю, учитель. Может быть, и так. Я лишь не готов принять эти противоречия со спокойной душой.

Я, насупившись, замолчал, машинально наблюдая за тем, как ловко Йоханан перебирал свои чётки, перебрасывая их в руке. Заметив мой взгляд, он улыбнулся:

– Это подарок. Мне его преподнесли в Кумране 129 129 Кумран – местность у Мёртвого Моря, где была община ессеев – еврейской религиозной секты, с 1 в. до н. э. вплоть до разрушения поселения римлянами во время Иудейской войны. – сам меваккер 130 130 Меваккер – «надзирающий» над учителями («раббим»); видимо, ведавший административными и религиозными функциями и, возможно, председательствовавший на общих собраниях Кумранской общины; занимавшийся хозяйственными, трудовыми и, вероятно, также финансовыми делами общины. Цадок, глава общины, когда я был там послушником. Смотри, тут даже некоторые звенья выточены в форме магендавида 131 131 Магендавид – Звезда Давида – шестиконечная звезда, символ Израиля. . Ты, кстати, иногда чем-то мне напоминаешь ессея-кумранита 132 132 Ессеи-кумраниты – еврейская религиозная секта конца эпохи Второго храма, известная главным образом по описаниям Иосифа Флавия и Филона Александрийского. , Йехошуа, – Йоханан встал, надев чётки двойной восьмёркой себе на ладонь, проведя малую петлю через большой палец и, прищурившись, посмотрел на темнеющий небосклон. – Поздно уже, братья, потом как-нибудь продолжим разговор, – с этими словами он отошёл, оставив нас одних.

– Я боялся, вы опять начнёте горячиться и разругаетесь вдрызг, – подождав, когда Йоханан достаточно удалится, тихонько сказал Андреас.

– Ага, а у тебя, небось, душа в пятки ушла, как увидел его, – съязвил Йехуда.

– А сам-то, сам-то! – парировал Андреас. – Видать, язык проглотил, как он подошёл!

– Да ладно вам ругаться-то, горячие головы, – улыбнулся я. – Нормально пообщались. Учитель у нас – что надо!

– А то! – с оттенком отеческой гордости резюмировал Йехуда.

С тех пор Йоханан нет-нет и присоединялся к нашей троице в вечерних посиделках; частенько после особенно горячих споров, которых впоследствии было ещё немало.

Эти двое были мелкими торговцами из Хеброна 133 133 Хеброн – город в Иудейских горах в 36 км к югу от Иерусалима; один из четырёх городов, священных в иудаизме (наряду с Иерусалимом, Тверией и Цфатом). . Приехали по торговым делам в Бейт-Абару, остановившись на постой у местного габая 134 134 Габай (ивр.) – староста – должностное лицо в еврейской общине, синагоге или кенассе, ведающее организационными и денежными делами. , которому приходились неблизкой роднёй в мудрёном колене. Это я уж потом выяснил, а пока в моих глазах они были обычные залётные паломники – одни из многих. Соблюдая ритуал, искупались в Йардене, очистились и засобирались в обратный путь, да что-то замешкались. Один, который повыше, скукожился, привалившись к стволу на самой окраине лагеря, и постанывал, обняв щёку. Второй – уютный, румяный толстячок с лысиной тыквенного оттенка, потоптавшись вокруг него бестолково, вернулся к нам, где полюднее, и теперь растерянно перебегал глазками с одного лица на другое, словно не решаясь, к кому обратиться. Я облегчил ему задачу, обратившись сам:

– Шалом тебе, почтенный. Скажи, в чём причина страданий твоего спутника?

– И не спрашивай, уважаемый! Уже третий день мучается. Зуб у него разболелся – да так, что последнюю ночь он даже глаз не сомкнул, несчастный. И как назло, ни одного зубодёра в пути! Вот и здесь, в Бейт-Абаре, похоже, тоже не судьба. Конюх, дерущий зубы, появится не раньше чем через два дня, а пока придётся только Господу молиться да терпения набраться.

– Я могу помочь этому горю, не надо ждать конюха. Если твой приятель согласится, то я сейчас же и вырву ему зуб.

– Ты? Ой, помоги ему, добрый человек – жалко же, так мучается. Просто сил нет! – обрадовался мой собеседник, и, схватив меня за рукав пухлой кистью с миниатюрными, почти женскими пальцами, словно боялся, что я убегу, засеменил к бедолаге.

– Элиэзер, тебе повезло! Этот добрый человек взялся вырвать тебе зуб!

Страдалец скосил мутный взор, просеянный сквозь частокол пальцев в мою сторону. Головы не повернул. Показалось даже, что и не расслышал толком.

Попросил его открыть рот и показать мне источник боли, что тот и сделал, со стоном распахнув пасть. Кривые, пожелтевшие зубы в червоточинах и тяжёлый, затхлый дух – и почему я не удивлён? Болевший зуб ютился где-то в верхнеправом уезде, и десна на этой стороне заметно припухла. Раздумывать не о чем – надо удалять, не впервой. Инструменты, прощальный подарок Саба-Давида, я прихватил с собой, отправившись в путь из Нацрата (куда ж я без них?), и, порывшись в котомке, подобрал подходящие клещи. Затем свернул тряпку в толстый валик, чтобы не дать несчастному от страха и боли захлопнуть рот, и попросил толстяка и Андреаса держать страдальца. Перспектива получить пинок или оплеуху в самый ответственный момент меня не особенно прельщала.

Ну, дай мне Бог удачи! Рука-то у меня уверенная, да и опыт немалый, но большой перерыв в практике немного волновал: последний раз я зубодёрил месяцев пять тому как, ещё в Нацрате. Стараясь своим голосом внушить спокойствие, я обратился к страдальцу:

– Не бойся, это не страшно. Тебе уже вырывали зубы?

Несчастный, сложив брови домиком и сморщив лицо в трагическую маску, закивал. Похоже, эти воспоминания его не слишком вдохновляют.

Я уложил больного на плед, тюками под спину перевёл в полусидячее. Велел толстяку навалиться ему на грудь и крепко держать за руки, а Андреаса – зафиксировать голову, слегка повернув её вправо. Самому больному, от страха впавшему в ступор, велел широко открыть рот и ни в коем случае не закрывать без приказа; что он и сделал, бессмысленно закатив глаза. Расположившись рядом и подложив поближе миску воды для полоскания, в левый угол рта я загнал тряпичный валик, после чего осторожно простучал по ряду верхних зубов, пока Элиэзер не откликнулся глухим рыком. Шестой от середины, как я и думал. Небольшая червоточинка чернела где-то на щербатом хребте и шла глубоко в недра. К счастью, зуб не настолько сгнил, чтобы раскрошиться у меня под инструментом.